После того, как заключенные построили аэродром в Монине, лагерь переехал на Медвежьи озера
Аэродром Чкаловский. 2010 г. Фото:
В списках строек Управления аэродромного строительства Монинский аэродром назывался «строительством 1746».
Лагерь в Монине существовал несколько месяцев. Проверка в лагерях, проведенная в августе, отметила трехъярусные нары в ОЛП <при строительстве> 1746. Трехъярусные нары были лучше, чем сплошные, на которых у заключенного не было отдельного места, но хуже, чем более устойчивые и гигиеничные двухъярусные, которые имелись в большинстве мест заключения Управления исправительных лагерей Московской области. В Монинском лагере не было бани, дезкамеры, и у него единственного «совершенно нет» столовой. Кроме того, в лагере не хватало кипяченой воды, а больных брюшным тифом было больше, чем в любом другом лагере Московской области в 1943 году.
1 января 1944 года в лагере находились 207 заключенных.
После того как строительство в Монине было закончено, ГОКО (Государственный объединенный комитет обороны) издал 11 мая приказ о «перебазировании всего хозяйства и личного состава строительства 1746 из Монино в Медвежьи озера».
Первые месяцы «перебазирование» происходило одновременно со строительством аэродрома. Объясняя в отчете превышение расходов, его автор ссылался на то, что «из-за отсутствия помещения для размещения рабочих з/к строительство вынуждено было транспортировать автомашинами рабочих, занятых на постройке лагеря, за 30 км» — видимо, из Монина.
Строительство Чкаловского аэродрома у Медвежьих озер в 1943 году получило номер 1704/148, в лагерном обиходе его называли только второй частью номера — 148, который был у строительства Чкаловского аэродрома в самом начале 1940-х годов. В это время его также строили заключенные — 23 апреля 1941 года на стройку были направлены 690 человек, вероятно, большинство женщины, и требовалось еще 2500.
Весной следующего года строительство продолжалось. Лагерь в это время находился в нескольких километрах от стройки. Его адресом была станция Чкаловская:
«Здравствуй дорогая сестра Ульяна. Шлю тебе и твоей семье привет и крепко целую. Сообщаю, что я пока жива, но здоровье мое очень пошатнулось от непосильного труда и плохого питания, еле волочу ноги и если так придется еще жить в таких условиях хотя 3-4 года то наверное уже в родную семью не вернуться. Почему ты мне не пишешь письма, неужто у тебя нет родного чувства , хоть ты написала, где скитается мой милый малыш, я очень обижена своей семьей, они но только поддерживают меня, даже писем не шлют, Живем мы голодуем дают суп в день два раза одна почти несоленая вода и хлеба 800 грамм., ходим работать далеко в день 15 км на лошадиную работу. Копаем землю и грузим на машину камень. Вообще все эти мучения наши опишет только история. Хоть ты подействуй на моих дураков, в том числе Василия, он может похлопотать о моем помиловании, я бы давно была дома, а также приехать ко мне. Неужели бы я не могла в м-ц 3 раза приехать принести передачу, хотя овощей, да я бы к самому Сталину пробралась, кто бы на них не сидел. А меня все забыли, я голодую, писем не получаю, все время беспокоит судьба малыша, и моя к тебе и Захару Семеновичу просьба возьми малыша к себе на время, деньги на продукты по карточки он будет тебе давать и на молоко, походи за ним самое больше месяц-два. Я вернусь и за все отблагодарю, посматривай за квартирой, а то А. А. говорит, что ты относишься к нам как чужая. Из Москвы ко мне ездят очень редко, Володю ни единого раза не видела на Чкаловском аэродроме, напиши его адрес и где он сейчас. Скажи нашим, что я погибаю с голоду, пусть продадут чего-нибудь и купят картошки и из последней муки напеки лепешек и пусть каким-нибудь путем приедут и привезут и Таська какая-то деревянная, не спишет как она решила учиться или что, разубеди ее, чтобы выбросила всех женихов из головы, сейчас не до них, мать погибает из-за них, а она гуляет и даже боится письма писать. Опиши, как живет Поля, небось она выручает В. А. , я это знаю и не сержусь, мне пожелаю приятного аппетита опиши все новости, где мать, как живут в Гостилове, вообще все до мелочи. Посодействуй моим дуракам убрать картофель. Сергей мне не прислал ни одного письма, а не только приехать к матери, вот они каковы детки. Ну писать кончаю, время уже 12 ночи, спать приходится 4-5 часов, от она какая жизь в свободной стране, все это сделал Гитлер проклятый, ну пока досвиданье, крепко целую всех. Культина Зина походи за Лёлькой, я тебя за все отблагодарю». (сохранены все особенности письма) Ф. 10035. Оп. 1. Д. 39981,
Написавшую письмо Екатерину Евсеевну Культину арестовали в апреле 1942 года, вероятно, 9 числа. С этого дня исчисляли срок ее трехлетнего заключения, к которому ее 18 или 23 апреля за мошенничество (ст. 169) приговорил трибунал. В лагерь ее привезли 5 мая. До ареста Екатерина Культина жила в Голутвине и работала на заводе им. Ворошилова. В письме бывшему начальнику дизельного цеха, в котором она работала, депутату Верховного совета РСФСР, Культина объясняет:
Вячеслав Александрович! (Малышев? ) <...> Сейчас я нахожусь в заключении при лагере <...> Судили меня за незаконное пользование карточками. Конечно, вина моя очень большая и мне стыдно даже просить Вас. Но суд не учел даже и то, что одна карточка после окончания учебы в медтехникуме моей дочери (которая была откомандирована в деревню в другой район) и там карточкой не пользовалась и все продукты, которые я получала в Коломне отсылала ей. Вторая же карточка это моего сына. После эвакуации Ворошиловского завода с которым уехал мой сын и муж и еще один сын инвалид поступил в музыкальную школу преподавателем и ему дали карточку служащего, а я за него получала иждивенческую карточку не прибегая ни к каким махинациям. Все это меня побудила сделать нужда у меня еще есть мальчик 2 года и после эвакуации мужа я осталась безо всяких средств к существованию и на эти 0,4 кг*. я брала молоко для малыша. Когда мои дела материально поправились я получила деньги от мужа из Красноярска я карточки отдала, но комендант передал дело в суд и меня судили дали три года.
Ф. 10035. Оп. 1. Д. 39981
* Вероятно, норма хлеба иждивенца — 400 грамм, в счет которой Культина брала молоко
Екатерина Евсеевна рассчитывала, и не вполне безосновательно, на скорое освобождение. К 7 Ноября должна быть объявлена амнистия, поэтому сестре она так твердо писала об оставшихся двух месяцах.
Предположительно, на фото слева Е. Е. Культина с сыном Алексеем-Лелей. В центре, вероятно, ее «дураки» сыновья: двадцатидвухлетний Юрий (тот, что уехал с отцом «дураком» Василием в Красноярск) и семнадцатилетний Сергей (музыкант). Справа девятнадцатилетняя дочь Татьяна-Таська. Василий, успокаивал жену рассказами, как в семье заботятся друг о друге и особенно о Леле:
Здравствуй Катя! <…> это страдание и лишение выпало тебе на долю из-за детей, всей душой и желанием я бы тебя заменил но этого сделать невозможно, не дозволит закон. <...> береги здоровье, оно тебе пригодится для воспитания Лели. О доме и о нас не думай. Леля чувствует себя хорошо, сейчас он находится у кати обеспечен прекрасно…
Вместе с Культиной в бригаде № 24 работали Ирина Матвеевна Нековырина (1909 г. р., получившая 3 года, вероятно, за взятку по ст. 109), Анна Васильевна Дмитриева (1913 г. р., срок 10 лет по указу 7.08.1932 «о трех колосках»), и осужденные за хищение (ст. 162) Анна Ивановна Колочкова (1902 г. р., срок 2 года) и Вера Николаевна Кононова (1922 г. р., срок 1 год). Подавляющая часть бригады, как писала Культина, составляли несовершеннолетние, а она у них была воспитательницей. Письма, процитированные выше, Культина писала в начале сентября 1942 года. 25 числа ее снова арестовали, обвинив в антисоветской агитации. Обычный набор доказательств: «восхваляет фашистский строй <...> питает надежды на приход...» и пр. подтверждался отчасти свидетелями из ее бригады, отчасти письмом сестре, в котором красным подчеркнуты описание голода и непосильной работы и упрек: «я бы к самому Сталину пробралась» (тут внимательный следователь угадал бы терроризм). Виновной Культина себя не признала, объясняя показания свидетелей (о письме, где «Культина описывает клевету по вопросу лагерной жизни», на суде речи не было) тем, что она, «выполняя наивысшую норму выработки, требовала того же от подруг». Когда же она добилась «несколько лиц рецидивистов вывести из состава бригады <...> ей отомстили». Из-за манкировавших работой профессиональных преступниц остальным приходилось работать еще больше, но количество сделанного бригадой было меньше возможного. Будущая свидетельница пообещала Культиной подвести ее под 58 статью. 23 октября суд многообещающе перенесли. Судья потребовал привести тех свидетельниц, которые дали показания следователю, и свидетелей, которых просила вызвать сама Культина. 23 ноября по статье 58-10 (антисоветская агитация) Екатерину Культину приговорили к 10 годам заключения, хотя ее свидетельница Озерова подтвердила, что свидетели были озлоблены на Культину и некоторые показаний не подтвердились, а одна свидетельница созналась, что угрожала подвести ее под 58 статью «в порядке предупреждения». После ареста Культину из аэродромного лагеря отправили в тюрьму Пересыльно-Питательного пункта УИТЛ иК УНКВД МО (как официально называлась Пресненская тюрьма), а после приговора — в Темниковской лагерь в Мордовии.
Летом 1943 года заключенные продолжали строительство — меняли кирпичное покрытие на «черное», смесь битума и гравия.
…отсутствие некоторых механизмов как, например, рипера (нож для почвы. — Е. Н.) и тракторов в июле месяце привело к тому, что все земляные работы по устройству корыта ВПП производились вручную, на что было затрачено 6000 человекодней.
К 5 ноября 1943 года, когда создали партячейку «ОЛП при Строительстве 148», коммунисты лагеря провели шесть собраний. Вероятно, летом — собрания проводились обычно раз или два в месяц — сочли, что лагерь будет существовать еще достаточно долго, чтобы учредить отдельную ячейку коммунистов.
В строительном отчете сообщается среднее число заключенных в лагере: «508 человек, из них женщин 330». Истощенные строители работали, как отмечает отчет, плохо: «низкий уровень заработной платы обусловлен невыполнением норм выработки», а «невыполнение единых норм выработки связано с наличием контингента рабочих з/к неквалифицированных, не имеющих строительных навыков, наличием подростков и слабосилки — составляющих 10% от общего числа рабочих».
Аэродром строили 445 заключенных. Еще 152 человека были приписаны к «неосновному производству», из них 139 — работали. О занятиях этих заключенных отчет ничего не сообщает. Летом заключенных в лагере было больше 500, поскольку с 1 января 1944 года по январь 1945 года в лагерь поступили 907 заключенных, а 764 были из него отправлены. 1 января 1945 года в лагере остались 360 человек. Часть заключенных была отправлена в Электросталь на строительство завода. 3 января 1945 года начальник элетростальсткого ОЛП сокрушался на партсобрании: «… т. Бухарин завез слабый народ из ОЛП 1704. Его вина».
Поскольку лагерь не закрыли осенью, он просуществовал еще как минимум несколько месяцев, но когда был закрыт — неизвестно. Последний доступный для исследователя протокол лагерной партячейки составлен 11 ноября 1943 года, через неделю после первого, и не позволяет достоверно предположить время закрытия лагеря.
Кроме заключенных, аэродром строили 40 человек вольнонаемных: шоферы и подсобные рабочие.
Екатерина Евсеевна в 1948 году писала прокурору, добиваясь пересмотра своего дела. Ее освободили 23 ноября 1953 года, через 10 лет, день в день. После освобождения она вернулась в Коломну. В сентябре 1957 года дело прекратили и приговор отменили за отсутствием состава преступления.