Адрес: Московская обл., г. Фрязино, ул. Вокзальная; г. Ивантеевка, ул. Первомайская
Заключенные Фрязинского лагеря строили предприятие, разрабатывающее и производящее радиолокационное оборудование. Находился лагерь рядом с Фрязинским вокзалом, в районе сквера у дома № 8 по Вокзальной улице. Лагерь в соседней Ивантеевке строил мосты, дороги и заводы.
Станция «Фрязино-Пассажирская» в середине 1960-х гг. (?) Перед вокзалом, на месте сквера располагался лагерь. Фото: Виктор Муравьев,
Фрязинский лагерь почти не оставил следов в осмотренных документах ГУЛАГа. С 1948 года во Фрязине находился ОЛП (отдельный лагерный пункт) № 21. В январе 1948 года партячейка королёвского ОЛП-40, который строил ракетостроительный завод, постановила, что «заключенный договор с ОЛП 21 должен быть выполнен обязательно». По списку лагерей, составленному к 26 мая 1951 года, в «ОЛП 21, Фрязино», рассчитанном на 600 заключенных, жили 444 человека. Документальных указаний на то, где работали заключенные этого лагеря, не обнаружено. История лагеря сохранилась в собранных Владимиром Беляковым воспоминаниях, среди которых есть и мемуары живших во Фрязине работников лагеря (В. Н. Беляков, см. Источники; из этой публикации выбраны все приведенные далее воспоминания).
Лагерь располагался в построенных еще до войны бараках. Вероятно, он был открыт еще в 1943 году. Его заключенные восстанавливали эвакуированный завод «Радиодеталь». Алексей Иванович Пушкин неуверенно («точно не помню») предполагал: «Кажется мне, что там были заключенные, которых в 1945 г. освободили по амнистии, заменив на немецких военнопленных». Это предположительное воспоминание выглядит правдоподобно, поскольку с осени 1942-го года до весны 1943-го было открыто более десяти лагерей на московских и подмосковных заводах. Заключенные большинства из них отливали минометные мины, но также (как, например, в Дзержинском) и восстанавливали предприятия. В бараках, в которых затем располагался лагерь, в начале 1940-х годов жили не только заключенные. Арнольд Станиславович Ольхин, вероятно, с чужих слов, вспоминает, что «всех вольнонаемных из бараков (где был лагерь) выселили в 1945–46 годах». В 1945 году в этих бараках уже живут пленные немцы.
До 1946 года Фрязинский лагерь подчинялся Управлению по делам военнопленных и интернированных (УПВИ) Московской области. Весной 1945 года у Люблинского лагеря для военнопленных №154 было рассчитанное на 1000 человек Лагерное отделение № 7 с адресом «Ивантеевка, Фрязино». «Лагеря» УПВИ были учреждениями, которым могло подчиняться около десяти лагерей, расположенных далеко друг от друга. Подробнее о системе подчинения – во вступительной статье к разделу «ГУЛАГ в Москве». К декабрю 1945 года, после реорганизации в УПВИ, лагерь Управления в поселке Фрязино называется Лагерным Отделением № 14. Отделение, рассчитанное на 300 человек и приписанное к военностроительному управлению № 2 Главвоенпромстоя, было ликвидировано 22 мая 1946 года. Ликвидация отделения для военнопленных часто подразумевала передачу лагеря в Управление исправительных лагерей.
Время открытия лагеря подтверждают воспоминания Ивана Александровича Гущанова. «Начальник режима» в лагере вспоминал, что «ОЛП-21 организовали в 1946 году за тем же забором, где располагались ранее пленные немцы, которых на тот момент оставалось десятка полтора. Наших начали завозить примерно в апреле» (Беляков). Время организации лагеря косвенно подтверждается и воспоминанием сержанта охраны Серафима Дмитриевича Фролова, который работает в ОЛП-21 с 30 апреля 1946 года – он также говорит, что «после освобождения лагеря от немцев начали привозить наших».
Надзиратель Анатолий Тимофеевич Телегин тоже вспоминал, что «в 1945 привезли немцев, увезли в 1947 и завезли своих». Можно предположить, что несколько месяцев в 1946-м – начале 1947 года в одном лагере содержались и пленные немцы, и советские граждане. Фролов вспоминает, что «военнопленных немцев в лагере на месте будущего ОЛП-21 было 700 человек». Очевидно, он приводит сведения с чужих слов, поскольку в лагере УПВИ он не работал, но его воспоминания согласуются со сведениями о размере Люблинского лагеря УПВИ во Фрязине.
В отчете американской разведки на карте поселка Фрязино указан лагерь для преступников. Он расположен рядом с Фрязинским вокзалом (пункт 22 на карте), там, где сейчас находятся сквер и строения дома № 8 по Заводской улице. Этим лагерем (пункт 24 на карте) в начале 1950-х и был ОЛП-21.
Совпадающее с указанным на карте место описано в статье Белякова: «Располагался лагерь между “Истоком”, точнее р. Любосеевкой (прудов еще не было) и ул. Вокзальной от места, где сейчас станция “Фрязино-Пассажирская” до пожарки (ВПЧ-48)» (Беляков). На месте современного вокзала, по воспоминаниям Фролова, находился «дивизион», то есть бараки, в которых жили охранники и сотрудники лагеря. Эти строения на карте не обозначены, и предположительно были относительно близко к лагерю и составляли с ним общий комплекс.
Первым начальником лагеря был, как вспоминает Фролов, Самохин. Вероятно, к 1948 году он стал начальником упомянутого выше ОЛП-40 и там требовал выполнения договора со своим старым лагерем. После Самохина, по воспоминаниям Фролова, «начальником лагеря был Василий Абрамович Гусев».
Заключенных привозили из московских тюрем. Гущанов вспоминает, что в лагере «большинство было из Краснопресненской тюрьмы». Фролов же Краснопресненскую тюрьму не упоминает и говорит, что привозили «в основном из Таганской тюрьмы, а также из Матросской Тишины и из Бутырки». Разность воспоминаний связана, видимо, с бюрократическими обстоятельствами. Заключенного, приговоренного к лагерям, сначала из других московских тюрем переводили в Краснопресненскую, поскольку она была «пересыльной». Как отмечает Беляков, Гущанов ездил за заключенными сам, и, очевидно, в Краснопресненскую тюрьму, Фролов же мог знать из документов о том, где содержались заключенные лагеря во время следствия. «Вшивых не брали,» – уточняет Фролов.
Собранные Беляковым воспоминания сохранили подробности лагерного быта.
Иван Александрович Гущанов, «начальник режима»
Начинался лагерь примерно с 1000 человек, так было с полгода. Затем численность падала, было человек 800, 600, 700. На строительство надо было выводить по 500-600 человек в день. Уменьшалось количество от того, что плохо работали, и отправляли тогда обратно в тюрьму. Привезут человек 300-400, а они буянят — и увозят обратно. Вначале контингент заключенных подбирали по делам (по статьям). Заключенные сидели с малыми сроками, до 10 лет. Не было убийц и политических. Особенно много было «указников», кто сидел по 6 лет за опоздание на работу на 15-20 минут. Эксцессов и бунтов не было. Дисциплина была твердая: скажешь «бегом» – бежит.
Подъем в 6:00, умывание, завтрак, развод на работу, обед с 12:00 до 13:00, конец работы около 17:00. Отбой в 23:00.
На территории лагеря было 5 бараков и контора в середине. Бараки были с печным отоплением, дрова заготавливали сами, дневальные. Койки располагались в два яруса. Отличники труда жили в бараке с одноэтажными койками. Постель менялась раз в 10 дней. Баня была своя, тоже раз в 10 дней. При бане была и прачечная. Баня стояла отдельно, у речки.
Один из бараков – столовая и клуб. Была художественная самодеятельность. Культмассовиками были Музникова и Шамрин. Ставили даже спектакли. В воскресенье – выходной.
Лагерь был образцовым – одним из лучших при Управлении МВД, с хорошим снабжением, кино было раз в неделю или в полмесяца. Начальство часто приезжало проверять, но особо не цеплялось. Свидания давали, даже на ночь. Принимались передачи.
Обслуживал лагерь дивизион. У начальника режима в подчинении находилось 12 стрелков, которые охраняли лагерь внутри. А дивизион – снаружи. Он размещался в бараке напротив дома № 19 по Вокзальной, примерно где сейчас станция и платформа.
Серафим Дмитриевич Фролов, конвойный
Всего было до 6000 человек заключенных. В барак входило до 1500 человек, а всего было 4 жилых барака. Вначале было 300 женщин, для них в бараке выгораживали угол.
Ограда лагеря — 2 ряда колючей проволоки. Внутренняя ограда невысокая, называлась «предупредительная зона». Если зэк к ней подошел — окрик и выстрел. Дальше вскопано, забороновано и посыпано песочком. Основной забор был кое-где деревянный. Внизу ограды «завито». С хорошим освещением. Внешняя ограда высотой 3,5-4 метра, с карнизом внутрь.
Расстояние от поста до поста – 75 метров. Всего было 5 постов. Ворота были прекрасные. Два года были собаки, со стороны 3-го поста. По углам деревянные вышки высотой 5-6 метров.
Дивизион охраны был численностью 130-150 человек. Если кто убегал — его срок назначался проворонившему. Сбежавших вылавливали вообще-то мало. Задерживать надо было своими силами. И только потом – всесоюзный розыск. За полтора года было 6 побегов. <...> Поиск назывался «оперативка».
Заключенные были осуждены по 107-й, «бытовой» статье: за 30 минут опоздания на работу – 6 лет, за 1 кг пшена – 6 лет и т. д. Еще были по 74-й (хулиганство – ЕН).
В 1951 г. был выпущен приказ Берии о строительстве окружной бетонной дороги стратегического назначения, <...> Поэтому тогда переехали поближе к бетонке – в Ивантеевку. Так лагерь во Фрязино начал закрываться и закрылся окончательно в 1951-52 гг.
Анатолий Тимофеевич Телегин, надзиратель
В лагере было 500–600 человек. Всего в лагере было 5 мужских и 2 женских барака. А что было заключенных много – Фролов болтает, больше тыщи не было. Самое большое 900 человек.
Сидели в лагере отлично, как дома. Передачи каждый день, кино, баня. Готовили сами. Санчасть тоже своя. Если кто отберет у кого передачку – в карцер на 5-10 суток. Если раза два в карцере посидел – отправляли обратно в тюрьму. По части организации порядка такое правило: в каждом бараке должно быть 5-6 человек «своих» – твои уши и глаза. Где им поблажку дашь, где как. Так узнаешь, кто в карты играет, отымает передачки друг у друга.
Работали «с зачетами», то есть при хорошей работе с коэффициентом 1:3 – за 1 год отсидки можно было отработать три. Работали честно, хорошо. Организовали клуб – сначала кино в столовой, а потом уж клуб. Среди зэков были и артисты. А работали в основном по специальности.
До 50 человек было «расквартированных» (расконвоированных? – ЕН), т. е. тех, которые ходили на работу без охраны. Такое доверие заслуживали за хорошую работу или когда оставалось мало срока.
Был организован ширпотреб – ткали, вязали (более половины в лагере были женщины). Надзиратели тоже были женщины. Беременных не держали – отправляли рожать в тюрьму, а потом домой.
Была одна женщина, устроила бучу, разорвала свое платье, осталась голая. Ну, завернули ее в простыню и увезли. <...> На территории лагеря была летняя сцена для артистов и летний душ. Человек 12 начали делать «метро», то есть рыть подкоп. Землю ссыпали под сценой. То есть наверху танцуют, а внизу копают – после работы. От ужина до отбоя. Потом в душе помоются. Под забором уже прокопали, вышли за территорию. А забор был глухой и со всех сторон. Прокопали метров 12, но попали в отхожую яму уборной, расположенной за забором. Ну, оттуда хлынуло в подземный ход. А то бы ушли. Уборную потом снесли, а отстойная яма осталась. Узнали по запаху. Охраняли те, кто был на сцене. Тот, который «замарался», попал к оперативнику – военному дознавателю. В результате его отправили обратно в тюрьму, но срок не добавили.
Арнольд Станиславович Ольхин, начальник планового отдела СМУ-27
Сидели «бытовики», «порядочные» люди. Например, сидел бывший главный инженер Люберецкого СМУ – Константин Сухоносенко, очевидно, за приписки. Еще был знаменитый человек – получил расстрел, но наказание сменили на 10 лет и направили к нам. Мироманов, инженер-механик, изобрел способ подделывать хлебные карточки, имел большие деньги, «котовал» – жена его заложила, взяли на работе. Но, видимо, ужаснулась наказанию, пошла к Калинину, чтоб помиловали. Он сделал нам большое дело – когда исчез цемент, предложил вместе с нашим главным инженером (им был Аствацатарьян Овик Гавриосович) делать цемент из шлака путем тонкого помола. Получался шлакопортландцемент марки 200. Детали для шаровой мельницы нашли на свалке, в отходах металла, и сделал Мироманов нам мельницу (если уж карточки печатал, не отличишь, что ему стоило!) Шлакоблоки изготавливали и полнотелые и пустотелые. Это были первые в мировой практике шлакоблочные детали. Мироманова досрочно освободили и выдали патент на его изобретение.
Следующий персонаж – женщина. По этому поводу был анекдот: «Все сидят ни за что. Одна сидит за это» – муж у нее сильно гулял, не ночевал часто дома. Наконец, она не выдержала и отрезала ему это самое. Галина Новожилова была директором хлебопекарни в Москве, за 1 кг баранок соседской девочке получила 8 лет. По амнистии освободилась через 2 года. Потом работа его начальником. Сокольсон был директором крупного магазина в Москве, ему на машинах даже коньяк привозили. Он почти командовал лагерем.
Алексей Иванович Пушкин, зам. директора по строительству НИИ-160
Контингент заключенных был такой: в основном по уголовным делам, связанным с хулиганством и мелкими хищениями. Ни крупных уголовников, ни политических не было. Одна женщина с хлебозавода сидела за 2 буханки хлеба.
Владимир Акимович Бродский, главный механик УНР-160
Заключенных было не более 1000 человек, что расформировали в 1954 г. Сидели там «за колоски», хулиганы – некрупная публика, работали хорошо.
Беляков В. Н. ОЛП-21. Лагерь заключенных во Фрязино//fryazino.info
Несколько раз упомянутый в мемуарах клуб, видимо, находился за пределами жилой территории лагеря, поскольку он обозначен на карте отдельно (пункт 23). Администрация лагеря должна была организовать производство внутри лагеря для того, чтобы занять больных и слабых заключенных, часто женщин, которых нельзя было отправить на стройку. Больные и обессиленные заключенные должны были плести корзины, делать деревянные гребни, пуговицы, игрушки, которые на советском языке назывались товарами широкого потребления – ширпотребом.
Заключенные строили предприятие, разрабатывающее и производящие радиолокационное оборудование. Проходили на стройку они через особую проходную (пункт №3 на карте). Долгое время предприятие было известно под номерным названием НИИ-17. Сейчас оно называется АО «НПП “Исток” им. Шокина». Его современный адрес – Вокзальная улица, 2.
Фрагмент карты из отчета американской разведки от 2 июля 1952 года. Источник:
Мемуаристы припоминают от трех до шести зданий, построенных заключенными. Кроме предприятия заключенные, по воспоминаниям Гущина, «в городе строили всю площадку между улицами Вокзальная, Центральная, Институтская и Школьная». Фролов и Ольхин уточняют, что они построили «Ребровский дом» и «Дворянское гнездо», как назывался дом № 12 по Институтской улице. Ольхин припоминает, что строили этот дом «вместе с военнопленными». Возможно, одни сменили других, но косвенно это говорит о том, что два учреждения – лагерь для пленных и лагерь для советских граждан – могли сосуществовать.
Фролов указывает, что кроме «Ребровского дома» и следующего дома по Институтской (№14), заключенные строили «клуб-ресторан, который тогда назывался “кинотеатр”, а потом – финские дома для немецких специалистов, в районе нового ДК. Почти весь их порядок построили в 1948 г. (хотя год, может, и не точно)».
Ко второму июля 1952 года, когда был составлен отчет разведки, лагерь во Фрязине, вероятно, был закрыт. По воспоминаниям Гущанова, «расформировали лагерь в январе 1952 года, потому что УНР от нас отказалось, перешли на вольнонаемных». Фролов также вспоминает, что «лагерь во Фрязино начал закрываться и закрылся окончательно в 1951–52 годах». В списке мест заключения Управления лагерей Московской области, справки для которого составлялись в конце апреля и начале мая 1952 года, лагеря во Фрязине нет.
В 1951 году администрация и, видимо, большая часть заключенных лагеря переехали в соседнюю Ивантеевку. Лагерь в Ивантеевке работниками лагеря считался преемником фрязинского. Из Ивантеевского лагеря заключенных, скорее всего, продолжали возить на строительство во Фрязино, поскольку их работу вспоминает и вышеупомянутый Бродский, который приехал во Фрязино в 1952–1953 годах.
После войны при заводе на заводе было открыто конструкторское бюро, в котором работали приехавшие из Германии инженеры.
На 14 января 1949 года у московского лагеря № 435 утверждено, среди прочих, лагерное отделение № 7 на 800 человек, которое находится по адресу «село Ивантеевка. Пушк. р-на» (РГВА. Ф. 1п. Оп. 3ч. Д.12. Л. 185). Вероятно, лагерь до этого времени существовал недолго, поскольку в обширных списках УПВИ лагерь с таким адресом больше не упоминается. У лагеря УПВИ в соседнем Фрязине, напомним, адрес был «Ивантеевка. Фрязино». О его расположении собрал сведения краевед Владимир Сазанович: «Достоверно известно, что (...) лагерь, где находились японские военнопленные, был в Ивантеевке. Размещался он напротив ИПОГАТа и тянулся от оврага до питомника (то есть как раз на территории нынешнего Милицейского городка – М.Р.). <...> по воспоминаниям старожилов Пушкино, в нем находилось около трех тысяч человек. Японские военнопленные эксплуатировались преимущественно на строительстве промышленных объектов и дорог. Где-то в 1948–49 гг. лагерь закрыли, но отдельные помещения от него сохранились до сих пор» (Михаил Рощин. Когда японцы жили по соседству. Пульс Ивантеевки. 4.10.2010). Указанное время закрытия лагеря согласуется с окончанием репатриации пленных Второй мировой войны. На фрагменте карты 1968 года в центре обозначена описанная Сазановичем территория «милицейского городка» – учебного учреждения МВД между оврагом, рекой Учей, лесным питомником и Ивантеевским шоссе. Современный адрес учебного центра МВД – Ивантеевка, Первомайская улица, 2А.
Фрагмент карты Генштаба СССР. 1968 г. Источник:
К маю 1951 года Ивантеевка становится адресом Отдельного лагерного пункта (ОЛП) № 66, который подчиняется гулаговскому Управлению исправительно-трудовых лагерей и колоний Московской области. Предположительно, следуя обычному порядку, рассчитанный на 410 человек ОЛП занял освободившиеся бараки УПВИ. Живут в них уже не пленные, а приговоренные к заключению. К 26 мая их 443 человека. Сотрудники фрязинского ОЛП считали ивантеевский лагерь историческим и административным преемником фрязинского, и некоторое время лагеря, как вспоминают их работники, сосуществовали.
Анатолий Телегин
Ивантеевский лагерь отпочковался от фрязинского. Потом Ивантеевский путешествовал в Софрино (Талицы) и строил бетонку. Гущанов был сначала в ивантеевском, а потом вернулся во фрязинский.
Серафим Фролов
В 1951 г. был выпущен приказ Берии о строительстве окружной бетонной дороги стратегического назначения, поэтому тогда переехали поближе к бетонке – в Ивантеевку. <...> В Ивантеевке построили два завода (из которых один – самолетостроительный) и два моста.
Точное время закрытия ивантеевского ОЛП-66 не установлено. Фролов вспоминает, что «в 1952 г. лагерь переехал еще дальше, под Софрино, в деревню Талицу. Там уже строили почти только бетонку – к Ногинску и Дмитрову». Вероятно, лагерь был закрыт, поскольку его нет в «перечне лагподразделений», подчиненных Управлению лагерей Московской области «по состоянию на 1.04.1952». Но в этом списке нет и лагеря в Софрине или Талице, поэтому лагерь, учитывая характер упомянутых строек – дорог и мостов, мог подчиняться управлению другого лагерно-строительного треста ГУЛАГа – ГУШОСДОРу (заключенные подчиненных ему лагерей строили дороги). По воспоминаниям Фролова, «некоторое время в 1952 г. часть заключенных возили [вероятно, из Софрина или Ивантеевки – Е. Н.] на строительство МГУ, но недолго. Отделывали верх здания». После амнистии 1953 года, вспоминает Фролов, «в ОЛП осталось 300–400 человек. В 1953 году лагерь расформировали».