Государственная академия художественных наук (ГАХН)

Адрес: Москва, ул. Пречистенка, д. 32

ГАХН (с 1921 по 1925 гг. — Российская академия художественных наук, РАХН) — научный институт, разрабатывавший проблемы теории и истории всех видов искусства, а также изучавший физические и психологические основы творчества и восприятия. Научная деятельность в Академии была тесно связана с современной художественной практикой, популяризацией гуманитарного знания и применением его в школах, студиях, музеях, библиотеках и т. п. Как государственное учреждение в ведении Главнауки Наркомпроса, ГАХН вела большую экспертно-консультативную и организационную работу, в частности, являлась исполнительным органом Наркомпроса по организации художественных выставок в России и за рубежом, разрабатывала и оценивала программы школьного образования. По уровню научных и художественных проблем, энергии сотрудников ГАХН вполне сопоставима с европейскими академиями, а по своей организации, чрезвычайно широкой компетенции, новаторской тематике исследований и плюрализму мнений она является уникальным явлением в советской России. «Может быть, ее далеким прототипом следует считать Платоновскую академию во Флоренции XV в.» (В. И. Мильдон), или даже «афинскую школу», настоящую платоновскую академию (М. К. Гидини).

Тэги:

Здание ГАХН (Поливановская гимназия)

Создание Академии и ее задачи

Ядром будущей Академии была Научно-художественная комиссия в составе Главного художественного комитета при Наркомпросе РСФСР. 16 июня 1921 года состоялось ее первое заседание, на котором выступили А. В. Луначарский и будущий бессменный президент РАХН (и затем ГАХН) П. С. Коган. Комиссия действовала до 13 октября 1921 года. Положение об Академии было принято в Наркомпросе 5 октября и утверждено 7 октября 1921 года председателем Академического центра Наркомпроса М. Н. Покровским.

Для понимания специфики деятельности Академии важно знать, какие философские, научные и художественные идеи легли в ее основание. С одной стороны, это были теоретические работы и планы художника Василия Кандинского, который в 1920 году разработал «Схематическую программу института художественной культуры» (Инхук при Отделе ИЗО Наркомпроса). Кандинский определял цели, методы и задачи принципиально новой науки об искусстве, и часть его идей была развита в ГАХН. Так, «цель Инхука», по Кандинскому, — «наука об искусстве, основанная на исследовании средств выражения отдельных искусств и искусства в целом», — стала одной из главных целей работы ГАХН. Художник предлагал искать (перво)элементы искусства и лабораторным, «научно-объективным» способом изучать их воздействие на человека. Из этой идеи выросло Физико-психологическое отделение (впоследствии разряд) ГАХН, которое в своих лабораториях как раз и занималось изучением «позитивных законов, на основе которых формируется» и воспринимается «художественное произведение», например, «законов восприятия тех общих явлений света, цвета, формы, пространства, времени, которые предшествуют чисто художественному восприятию произведения искусства» (Государственная академия художественных наук, Москва, [1925], 5). Эти идеи Кандинского в ГАХН перенес один из ведущих ее ученых, теоретик искусства А. Г. Габричевский, который, будучи «непосредственным единомышленником» (по его собственным словам) художника в Инхуке, принимал участие в создании Физико-психологического отделения, первым председателем которого стал Кандинский и членом которого стал Габричевский (о роли Кандинского в организации ГАХН см.: Подземская. 2009).

Кроме того, Кандинский считал необходимым «составление словаря по терминологии искусства и по определениям основных понятий» (Подземская. 2009: 174). Эта идея тоже была реализована в ГАХН: в Философском отделении, в специально организованной Комиссии, переименованной в 1926 году в Кабинет по изучению современной художественной терминологии, с 1922 года и до закрытия Академии составлялся Словарь художественных терминов (словарь остался незавершенным и во время деятельности ГАХН опубликован не был; об истории его создания см.: Чубаров 2005: 484–493; по сохранившимся в архивах статьям Словаря была составлена книга: Словарь художественных терминов. Г.А.Х.Н. 1923–1929, Общая редакция и послесловие И. М. Чубарова, Москва: Логос-Альтера, Ecce Homo, 2005 (серия «Архив сегодня»)).

Искусствознание интересовало Кандинского не само по себе, а как средство мощного обновления современного искусства. Поэтому для него создание Академии было своеобразным художественным экспериментом. Он стал вице-президентом РАХН, однако уже в год создания Академии, в 1921 году, художник эмигрировал в Германию, и поставленные им задачи в Москве пришлось решать не ему.

Еще одним инициатором создания Академии был философ Г. Г. Шпет, для которого учреждение данной институции стало своего рода философским экспериментом. Проблемы философии искусства и культуры находились в сфере пристального внимания Шпета: его знаменитые «Эстетические фрагменты» неслучайно выходили в Москве именно в первые годы деятельности РАХН (1922–1923). Шпет занимался философским обоснованием науки об искусстве, возможных форм его изучения и интерпретации. Для Шпета искусство было одним из видов знания (см. его статью «Искусство как вид знания», 1927), соответственно, эстетика приобретала особую гносеологическую значимость. «Что такое искусство вообще, что такое каждое искусство в отдельности, что такое стиль, что такое его признаки, <…> натурализм, классицизм, экспрессионизм, <…> свет, тень, контур, пятно, ритм и т. д.»? (Шпет. 1926: 17) Как соотносятся искусство и наука в общечеловеческом процессе созидания культуры? Что значит автор, как личное и личность присутствует в произведении? Как именно происходит и почему возможно понимание произведения искусства? Ученый вырабатывает концептуальный аппарат для описания форм искусства, но что такое форма? Что означает изучение формы? Какое знание она может скрывать и раскрывать, — вот вопросы, которые ставили перед собой Шпет и его ближайшие сотрудники в Академии (А. Г. Габричевский, Н. И. Жинкин, Н. Н. Волков, А. А. Губер, М. М. Кенигсберг, А. С. Ахманов, М. А. Петровский) и которые определили как принципы административного деления ГАХН, так и тематику работ прежде всего Философского отделения.

Научная структура ГАХН. Фото: «Государственная академия художественных наук», Москва, 1925

Научная структура ГАХН. Фото: «Государственная академия художественных наук», Москва, 1925

Во-первых, само наличие Философского отделения в составе института, главный предмет изучения которого — искусство, не должно вызывать удивления. Именно философия, по Шпету, определяет предмет, границы и задачи специальных наук об искусстве, разрабатывает их терминологический и концептуальный аппарат. В соответствии с этим положением, на Философском отделении сам Шпет прочел доклад «О границах научного литературоведения» (24 ноября 1924); Н. И. Жинкин написал статью об эстетических формах, М. И. Петровский — о выражении и изображении в поэзии, Н. Н. Волков — о метафоре и А. А. Губер — о символе. Последние четыре статьи вошли в коллективную монографию «Художественная форма» (1927), подготовленную именно в Философском отделении. Стараниями сотрудников этого отделения вышел также сборник «Искусство портрета» (1928), где его редактор, А. Г. Габричевский, опубликовал статью «Портрет как проблема изображения». Все эти авторы старались определить свой предмет прежде всего с философской точки зрения. Естественно, что работа по составлению словаря художественных терминов была организована также в рамках этого отделения, поскольку, по Шпету, терминология является прерогативой философии.

Во-вторых, Философское отделение занималось действительно теорией искусства, что нашло выражение в названиях его «подсекций» (1925): Теоретической поэтики, Теории пространственных искусств, Теории музыки, Теории и эволюции декоративных форм. История же искусства была в ведении Социологического отделения, с его «подсекциями»: Истории литературы, Современного искусства, Истории музыки, Истории театра.

В-третьих, тематика работ Философского отделения во многом соответствовала научным интересам его первого председателя, Шпета, который в 1922 году сформулировал задачи отделения и постоянно предлагал темы для общего обсуждения и дальнейшей научной разработки. Так, в 1923–1924 академическом году темой работ отделения было время и пространство. Со следующего, 1924–1925 года, началась разработка проблем художественной формы. В отличие от формалистов школы Опояза, эстетическая форма понималась как «внутренняя форма», которая рассматривалась в соотношении с другими формами: логическими, синтаксическими, мелодическими, собственно поэтическими, риторическими и т. д. (см.: Художественная форма, 5).

В докладе «О различных значениях термина „форма“» Шпет наметил более узкие темы для дальнейших исследований, которым были посвящены доклады Н. И. Жинкина «Проблема эстетической формы» (был опубликован в упомянутом выше сборнике «Художественная форма»), самого Шпета «Понятие внутренней формы у Гумбольдта» (см. его монографию «Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольдта», Москва: ГАХН, 1927), А. А. Буслаева «Понятие внутренней формы у Потебни и Штейнталя», М. М. Кенигсберга, «Внутренняя форма у Марти», а также доклады А. А. Буслаева и С. Я. Мазе по синтаксису как грамматической форме. Проблемам и определению специфики архитектурной формы были посвящены, например, статьи А. Г. Габричевского «Пространство и масса в архитектуре», «К вопросу о строении художественного образа в архитектуре» (Искусство, 1923, № 1, 292–309; 1927, кн. 2–3, 16–31). Авторы сборника «Художественная форма» (см. выше) обсуждали специфику таких форм, как образ и троп. Сборник «Искусство портрета» вышел в рамках запланированного исследования «Проблемы изображения личности в искусстве». Герменевтические штудии Шпета отозвались в книге филолога Г. О. Винокура «Биография и культура», которая вышла в 1927 году в серии трудов Философского отделения.

Таким образом, тематика работ и сама структура Академии были философски фундированы, и в этом ее отличие от прочих научных институтов 1920-х годов. Однако, помимо Философского и Физико-психологического отделений, в Академии было организовано Социологическое отделение, которое сложилось вне сферы влияния Кандинского, Шпета, Габричевского и др. Там разрабатывались вопросы социологии искусства, в том числе в духе официальной, марксистской науки и критики. Очевидно, что в государственном учреждении советской России без ангажированной научной «ячейки» никак нельзя было обойтись. Социологическое отделение должно было оправдать деятельность ГАХН в глазах власти. Однако этим ее задачи не ограничивались: во-первых, там работали такие серьезные ученые, как П. Н. Сакулин, Н. К. Пиксанов, Н. К. Гудзий и В. Ф. Переверзев, велась важная работа, например, по изучению современного революционного искусства, пролетарской и новокрестьянской литературы. Во-вторых, предписания, которые давал Луначарский Академии, едва ли могли быть выполнены даже в рамках Социологического отделения (см. статью Луначарского «Текущие задачи Художественных Наук» (Бюллетени ГАХН, 1926, № 1, 8–17)).

Несмотря на попытки властей сделать из ГАХН орган государственной культурной политики и надзора за искусством и гуманитарным знанием, Академия оставалась независимым институтом. Ученые, получившие отличное образование еще в дореволюционной России и в европейских университетах, собрались в ГАХН не как в некой «культурной резервации» (выражение Михаила Осоргина; хотя симптоматично возникновение Академии осенью 1921 г., вскоре после гибели Блока и Гумилева), а, скорее, как в месте, где возникло особое «культурное поле», «инициирующее высокую творческую активность людей, в него попадающих» (Т. В. Марцинковская). Сотрудничество и продуктивный диалог между учеными различных направлений не в последнюю очередь обеспечивались той предложенной Шпетом широкой программой изучения слова, которую можно было развивать как в духе философии культуры, так и в духе социологических школ Переверзева или Сакулина. По мнению историка науки, общим для многих противоборствующих группировок в ГАХН был поиск целостности, органического в произведении искусства, пусть и понимаемых по-разному (см.: А. Дмитриев, Литературоведение в ГАХН между философией, поэтикой и социологией, Логос, 2010, 2 (75), 105–121). Согласно другим мнениям, Шпет предлагал не что иное, как структуральный (Н. С. Плотников) и семиотический (М. К. Гидини) подход к интерпретации феноменов культуры, что не только объединяло гахновцев, но и открывало заманчивые перспективы исследования на многие годы вперед.

Подразделения и органы управления ГАХН

Несмотря на то что все важнейшие решения ГАХН должны были утверждаться Наркомпросом, а избрание новых членов — лично наркомом Просвещения, внутреннее управление Академии основывалось на демократических принципах. Согласно Уставу ГАХН 1926 г., высшим органом управления Академии являлась конференция ее членов, которая собиралась один раз в год под председательством президента ГАХН. В круг ведения конференции входило: избрание президента, ученого секретаря и членов правления; утверждение планов и отчетов; избрание и утверждение членов Академии; рассмотрение устава и структуры. Органом непосредственного руководства был Ученый совет в составе президента, вице-президента и ученого секретаря ГАХН, председателей всех отделений и секций. Он собирался два раза в год. Прерогативой Ученого совета было избрание новых членов, а также составление и утверждение текущих планов и отчетов. Председатели и ученые секретари всех подразделений выбирались на 3 года на общем собрании всех действительных членов и сотрудников данного подразделения. Исполнительным органом Ученого совета был президиум в составе президента, вице-президента и ученого секретаря. Вице-президент ГАХН являлся руководителем административно-хозяйственной части, а на ученого секретаря возлагалось согласование всей научной работы ГАХН, доклады на заседаниях конференции и Ученого совета и редактирование официальных изданий Академии.

Постоянным президентом Академии со дня ее основания был П. С. Коган, вице-президентами: В. В. Кандинский (1921), Н. К. Пиксанов (1922–1924) и Г. Г. Шпет (1924–1929). Ученым секретарем — А. И. Кондратьев (1921–1923), А. А. Сидоров (1925–1930).

В первое время Академия не имела еще той сложной структуры, которая сложилась позднее; ее члены, без различия специальностей, обычно собирались на общие заседания (пленум Академии) для разнообразных докладов. Но уже вскоре <…> Академия стала усложняться и обогащаться. В первые же месяцы к Академии были присоединены Государственный Институт Театроведения, Институт Художественной Литературы и критики <…> было организовано Социологическое Отделение. В начале 1922 года в Академии уже действуют четыре секции и три отделения. С тех пор Академия испытала несколько изменений в своем строе.

Государственная академия художественный наук, 2

Сложившийся к 1925 году принцип административной организации работы, однако, сохранялся, см. структуру Академии 1925 года.

В порядке дифференциации научных дисциплин Академия расчленяется на секции с их подсекциями, комиссиями, кабинетами, лабораториями и т. д. Но в порядке интеграции Академия объединяет эти ячейки в трех Отделениях, каждому из коих подведомственны соответствующие интересы всех секций со всеми их подразделениями.

Там же, 3–4

В каждом отделении был свой президиум, а также пленум. Проводились и общие пленарные заседания всей ГАХН.

I. Социологическое отделение (разряд). Председатели: В. М. Фриче, Л. И. Аксельрод.

II. Философское отделение (разряд). Председатели: Г. Г. Шпет, Г. А. Габричевский.

III. Физико-психологическое отделение (разряд). Председатели: В. В. Кандинский, А. В. Бакушинский.

Секции ГАХН (названия и состав менялись):

Литературная секция
Театральная секция
Музыкальная секция
Секция пространственных искусств
Секция полиграфических искусств
Секция декоративных искусств
Комиссия по художественному воспитанию
Кинокомиссия, Кинокабинет
Библиографический кабинет
Хореологическая лаборатория
Психофизическая лаборатория
Отдел изучения искусства народов СССР
Библиотека
Киномузей
Научно-показательный отдел
Издательство
Ученый совет Академии
Президиум и Правление Академии

При ГАХН действовали также ассоциации:

Ассоциация по изучению современной музыки
Ассоциация по изучению творчества Александра Блока
Ассоциация художников революционной России (АХРР)
Ассоциация фотографов (Русское фотографическое общество)
Ассоциация ритмистов

Двор за бывшей гимназией Поливанова (в здании которой располагалась ГАХН), выходящий в Малый Левшинский переулок

Двор за бывшей гимназией Поливанова (в здании которой располагалась ГАХН), выходящий в Малый Левшинский переулок

Основные научные и художественные достижения: краткая хроника деятельности

Основной формой работы в ГАХН были доклады сотрудников и их обсуждение, которое носило в высшей степени живой характер, выражая тем самым неподдельную заинтересованность в теме всех участников дискуссии. Таким образом едва ли не в каждом кабинете Академии создавалась и культивировалась уникальная атмосфера свободного, плодотворного диалога и соучастия, без которой невозможно представить себе здоровое бытование и развитие научных идей. Обозреть все научные заседания в Академии, которых, например, только за 1924–1925 год насчитывалось около 700, совершенно невозможно. Поэтому остановимся на наиболее ярких и значительных событиях и достижениях.

Физико-психологическое отделение

Постановка научной задачи — поиск общих психологических, физиологических и естественно-научных основ творчества и эстетического восприятия — и соответствующая деятельность отделения и Психофизической лаборатории явились новаторскими сами по себе. В работе отделения можно выделить три направления: изучение восприятия и психологии творчества, изучение творчества «непрофессионального» (детей, душевнобольных, примитивного искусства) и лабораторные исследования восприятия элементарных эстетических форм (геометрических фигур, цвета, звука, линии, ритма и т. п.). К первому направлению относятся, например, доклады Г. И. Челпанова «Психологическое объяснение красоты простых форм» (декабрь 1925), «Механизм творческой мысли» (май 1927), «Проблема понимания чужой душевной жизни в искусстве» (февраль 1928), П. И. Карпова «Сущность творческого процесса», П. Н. Каптерева «Основные задачи изучения художественного восприятия природы», А. В. Бакушинского о психологической трактовке мотива шествия в картинах Серова («Некоторые особенности творчества Серова», май 1927), П. И. Карпова «Психологическая ценность древнерусского искусства», демонстрировавшего психологическую травму народа после петровских реформ. В 1929 году планировалось издать сборник по психологии художественного творчества под редакцией Г. И. Челпанова.

Во втором направлении работала группа под руководством психиатра, специалиста по патологическому искусству П. И. Карпова, который так объяснял необходимость обращения к творчеству пациентов психиатрических клиник: между творчеством здоровых и душевнобольных есть много аналогичных черт, но изучение этапов творчества и их теоретическое основание возможно лишь в клинике, так как при этих условиях наблюдается диссоциация творческого процесса, что облегчает его анализ (см. Бюллетень ГАХН, вып. 11, Москва, 1928, с. 16). В другом своем докладе П. И. Карпов сопоставлял «Гениальность и параноидальное творчество». Любопытно, что в мае 1928 года материалом сообщения П. И. Карпова стали «Рисунки заключенных», которых он считал, в основном, «патологическими типами», отражающими в своем творчестве то, что не придет в голову свободному человеку (его книга об этом вышла в 1929 году). Обобщающие итоги комиссии по изучению творчества душевнобольных планировалось опубликовать в книге в 10 печатных листов в 1929 году под редакцией П. И. Карпова.

Отметим также доклады по «психиатрическому искусствознанию»: Н. М. Костомаровой, Т. К.Буйневич, В. Е. Беклемишевой, Б. А. Грифцова, С. Н. Дурылина, В. П. Зубова и др., рассматривавшие профессиональное творчество (Леонардо да Винчи, Врубеля, Ван Гога, Леонида Андреева, Ильи Саца, Достоевского, Флобера, Пруста, Языкова) с точки зрения психологии и психиатрии. Показательно, что в январе 1927 года Г. И. Чулков демонстрировал автографы автоматического, «медиумического» письма Вл. Соловьева и делал вывод о расщепленности его сознания.

Выдающимся событием стал совместный доклад П. Н. Каптерева и А. В. Бакушинского, представивших «Отчет Комиссии по изучению художественного творчества под воздействием гипноза» (1926): он занял два дня, а в прениях принимали участие все члены отделения.

1927 год запомнился большим докладом А. В. Бакушинского «Современный иллюстратор детских книг», после которого было решено специально изучать и разрабатывать принципы иллюстрирования литературы для детей.

В рамках отделения действовала Комиссия художественного воспитания, которая изучала, в частности, роль слова в образовании человека и общества. Названия докладов А. К. Дживелегова «Художественное воспитание в культуре Италии XIV–XV веков» и «Воспитание художника в Италии в эпоху Возрождения», а также доклада Н. И. Радцига «Академия музыки и поэзии и Академия красноречия во Франции XVI в. и их влияние на художественное образование» (октябрь, ноябрь 1927) — в обстановке советской России со складывающейся системой идеологизации образования звучали как тоска по идеалу.

В третьем, экспериментальном, направлении работали И. П. Четвериков, В. М. Экземплярский, С. Н. Беляева-Экземплярская, С. С. Скрябин, Н. П. Ферстер.

Философское отделение

Историческое и актуальное значение деятельности Философского отделения трудно переоценить. Помимо Г. Г. Шпета, здесь регулярно выступали с докладами такие неординарные ученые, как искусствоведы А. Г. Габричевский, А. А. Губер, Н. Н. Волков и А. Г. Цирес, философ и филолог А. Ф. Лосев, философы и логики П. С. Попов и А. C. Ахманов, философ и лингвист Н. И. Жинкин, лингвист и филолог Г. О. Винокур, литературовед М. А. Петровский, философ и историк науки и искусства В. П. Зубов, филологи Б. В. Горнунг и М. М. Кенигсберг; в первый год с ГАХН сотрудничали даже Н. А. Бердяев, Ф. А. Степун и П. А. Флоренский.

Помимо того, о чем говорится в начальном разделе данного обзора, хотелось бы отметить следующие исследовательские темы и доклады. Значительным событием в ГАХН каждый раз становились выступления Г. Г. Шпета: на них собиралось до 200 и более человек. Так, например, в октябре—декабре 1924 года состоялись параллельные доклады Шпета и Б. И. Ярхо на тему принципиальной важности — «О границах научного литературоведения». Ученые полемизировали между собой, так что доклады и дискуссия после них, в которой принимали участие многие видные филологи и философы, растянулись на четыре заседания. В 1926 году Шпет прочел один из ключевых своих докладов в Академии «Искусство как вид знания». Речь Шпета и полемика после нее заняли три заседания, в прениях участвовали 18 оппонентов, докладчик развернуто отвечал два раза.

В октябре 1925 года была создана Комиссия по философии искусства. Открывал ее работу доклад А. Г. Габричевского «Философия и теория искусства», который приходил к выводу, что теория искусства фундируется философией образа, а история — философией стиля. Не случайно проблема стиля стала основной темой работы отделения в 1925 году. Бурные дебаты вызвал и доклад А. С. Ахманова, предложившего свое различение эстетики и философии искусства. В 1926 г. в той же комиссии живой отклик вызвал доклад А. Г. Циреса под названием «Границы портретного изображения личности». Б. В. Шапошников выступил со своим контрдокладом. Это заседание открыло серию выступлений, посвященных портрету и частично опубликованных впоследствии в сборнике «Искусство портрета» (под редакцией А. Г. Габричевского, 1928).

В марте 1927 года Г. О. Винокур рассуждал «О возможности всеобщей грамматики, resp. поэтики». Доклад Т. И. Райнова (10 и 15 февраля 1927 года) «Проблема целого в научном познании и искусстве» хорошо выражал интерес философов ГАХН к эпистемологическому потенциалу понятия «структура».

Огромное внимание уделялось истории эстетики, поэтому в отделении действовала специальная Комиссия по истории эстетических учений. Работа, проводившаяся в этой комиссии, была тесно связана с созданием Словаря художественной терминологии, — серьезным проектом, выполнявшимся в Академии на протяжении всего ее существования и представлявшим собой особый нерв деятельности всех ее сотрудников. Статьи словаря обязательно должны были содержать историческую часть, потому что, как полагал Шпет, не проследив этимологии и истории слова, невозможно его должным образом осмыслить и использовать. Многие статьи для Словаря предварительно обсуждались, и прения порой носили методологический характер. Закончить и опубликовать этот словарь во время деятельности ГАХН не удалось; статьи и материалы к нему были напечатаны отдельной книгой только в 2005 году.

Библиологический отдел

Отдел, в ведении которого находилось искусство книги, библиография, археография и палеография, был одной из визитных карточек Академии (зав. Н. К. Пиксанов, М. А. Добров при участии А. А. Сидорова), однако несмотря на это, историки науки уделяют ему меньше внимания, чем другим. Именно благодаря энтузиастам из этого отдела (прежде всего А. А. Сидорову и Н. Ф. Гарелину, скоропостижно скончавшемуся в январе 1928) издания ГАХН всегда были отличного полиграфического качества. Они были даже вызывающе красивы по сравнению со сборниками их оппонентов из ОПОЯЗа и ГИИИ, Лефа, да и с официальной периодикой 1920-х годов. Журнал «Искусство» по своему оформлению как будто снова возвращал читателя в эпоху «Аполлона» и «Весов».

Вот названия некоторых докладов по искусству книги:

Н. К. Пиксанов. Замысел и композиция «Портрета» Гоголя;
А. В. Бакушинский. Иллюстрации Кравченко к повести Гоголя «Портрет» (оба 25 февр. 1926);
И. К. Линдеман. Иллюстрированный Дон-Кихот;
Н. Ф. Гарелин. Генезис титульного листа (2 дек. 1926);
А. А. Сидоров. Иллюстрация русских классиков за революционный период (21 окт. 1926);
М. И. Фабрикант. Научная иллюстрация (24 февр.);
М. А. Добров. Систематика иллюстрированных техник (5 мая 1927);
Е. В. Благовещенская. Реестр продукции русских типографий за период с 1708 по 1850 год (12 мая 1927, совместно с ГИМ);
Д. С. Усов. Новейшая русская литература в Германии;
И. Л. Поливанов. Материалы для истории Пушкинского экземпляра «Путешествия Радищева» (27 янв. 1927);
Н. В. Власов. Новые данные о Театральном альбоме 1842/43 г. (10 окт. 1927);
В. Н. Адрианов. Работа по новому шрифту Госзнака (12 янв. 1928);
М. Л. Горшков. Итоги работы комиссии по стандартизации шрифтов (15 марта 1928).

Из библиографических сообщений отметим выступление Д. С. Усова «Библиотека И. Ф. Анненского».

В Археографическом «подотделе» читались и обсуждались сообщения по новонайденным рукописям и по текстологии. План работ отдела составил М. А. Цявловский. 26 ноября 1925 года он прочел доклад «Рукописи Пушкина в частных собраниях Москвы». Много публики собралось 25 марта 1926 года на его же доклад «Новооткрытый автограф Пушкина под портретом Дельвига». В ходе прений решили готовить альбом почерков Пушкина и его современников. Графологические проблемы получили некоторое решение и развитие в ходе обсуждения еще одного доклада М. А. Цявловского «Опыты фотографирования неподдающихся чтению рукописей, написанных карандашом» (26 янв. 1928). Опытам подвергались листы из записных книжек Толстого. Производство опытов было поручено Научно-техническому отделу уголовного розыска НКВД. Как сообщалось в отчете, «данное начинание установило обещающую большую помощь в прочтении считавшихся недоступными для человеческого глаза мест рукописи (стершихся, выскобленных, зачеркнутых)» (Бюллетень ГАХН, вып. 11, 1928, стр. 70). Во вступительном слове к докладу Зуева-Инсарова «Графологический анализ почерков Пушкина, Толстого, Горького и Есенина» Цявловский поставил следующие графологические вопросы: определение и подделка почерка, его датировка, «порция» писателя, т. е. написанное за один присест, в одном настроении.

Бывали сообщения по частным рукописным коллекциям, как, например, Н. К. Пиксанова — «Архив П. В. Засодимского» (14 окт. 1926) и В. В. Голицына «Собрание автографов А. В. Васильчиковой» (25 ноября 1926), по «Археографии и литературным фондам» (14 окт. 1926) и «Социальный генезис частных архивов» (1 дек. 1927) Н. Ф. Бельчикова.

В «подотделе» палеографии составляли, в частности, фотокартотеку к истории русского письма и шрифта. К той же теме относились доклады Ф. А. Петровского «Неизвестный критик русского гражданского шрифта» (9 дек. 1926) и Н. П. Попова «Книжные писцы Пскова и Новгорода XVI в.» (28 апр. 1927). После докладов Цявловского по графологии Палеографический «подотдел» обратился к изучению более современного почерка, его стилей и манер, поставил вопрос о «почерке эпохи».

Кроме того, отдел вел большую библиографическую работу и по методике книгоописания, и по росписи содержания современной периодики, и для специальной картотеки литературы по искусству.

Хореологическая лаборатория

Лаборатория была уникальным образованием в ГАХН, как, впрочем, и во всей советской России, поскольку она сделала предметом изучения обширную область «нового» движения: современного балета, танца, акробатики и спорта. Сотрудники отдела ставили перед собой несколько задач: собирание всех проявлений искусства движения, фиксацию движения как метод его изучения и как способ консервации самого материала, исследование связей между движением (пластикой) и словом, музыкой, трудом, деятельностью мозга; этнографическое описание танца и проч. Главным результатом работы были четыре нашумевших выставки по «Искусству движения», на которых демонстрировались прежде всего выполненные в различных техниках фотографии человека, движущегося в танце, на театральной сцене, во время гимнастических упражнений, исполняющего определенные жесты и па. Часть снимков носила экспериментальный характер, часть была подлинными шедеврами искусства фотографии. На выставках демонстрировались также рисунки и скульптуры. Из фотографов выделялись Е. О. Пиотковский, С. Л. Бранзбург, А. Д. Гринберг, Ю. П. Еремин, М. С. Наппельбаум. Среди художников — К. Ф. Юон, Л. А. Бруни, П. И. Львов, О. В. Энгельс, С. А. Стороженко, скульптор В. А. Ватигин. Научный подход к движению был представлен на выставках рядом архитектонических схем, графиков, диаграмм записи движения по системе Н. С. Познякова, Е. В. Яворского, А. И. Ларионова, А. А. Сидорова и др., реконструкциями древних видов движения. По мнению Николетты Мислер, сделавшей выставку о Лаборатории и посвятившей книгу ее деятельности, разработкам гахновцев было суждено развиваться в будущем, в рамках биомеханики или «нотации движения», а громадный успех отчасти скандальных (из-за фотографий обнаженных натурщиц) выставок по искусству движения, проходивших в уничтоженной ГАХН, были причиной того, что эта передовая область искусства и науки была надолго забыта и вычеркнута из искусства и истории.

Как пишет Н. Мислер, история Лаборатории — «это одновременно и история трех выдающихся людей»: искусствоведов Александра Ларионова, Алексея Сидорова и фотографа Отона Энгельса (Мислер Н. В начале было тело. 2011. 33). Подходы Ларионова и Сидорова дополняли друг друга: первый занимался больше научной проверкой транскрипции движения, второй был ориентирован скорее на новый танец. Интерес обоих к эстетике движения восходил к символизму, а у Сидорова также и к психоанализу. Импульс и некоторую теоретическую базу занятиям Лаборатории придал еще Василий Кандинский, у которого интерес к движению подпитывался немецкой практикой и был родствен его интересу к абстрактному искусству. Собственно, сама по себе новая научная дисциплина была предопределена предложениями Кандинского, и мысль о создании Лаборатории, по всей видимости, тоже принадлежала именно ему (Мислер Н. В начале было тело. 2011. 50, 55). Связь работы Лаборатории с основополагающими идеями Академии выразилась в том, что Ларионов вместе с Флоренским предполагали составлять «Symbolarium», или Словарь символов (второй частью этого замысла был Словарь художественных терминов), в котором символике жестов планировалось посвятить основной раздел (см.: Мислер Н. Ук. соч., 50). Таким образом, в соответствии с изначальным замыслом, «хореологи» должны были изучать не что иное, как язык танца и язык тела, открывая тем самым путь семиотике движения (см. И. В. Сироткина. Свободное движение и пластический танец в России. Глава «Танец в лаборатории»).

Из работы хореологической Лаборатории. Фото: Мислер Н. В начале было тело. 2011

Исследование кинетики распределялось по следующим темам: 1) общая проблематика искусства движения, 2) координация движения с временем и пространством, 3) системы записи движения, 4) нормализация техники художественного движения, 5) стили художественного движения, 6) физические основы художественного движения. Своей теоретической заслугой сотрудники Лаборатории считали объединение в качестве материала изучения всех видов движения: художественного, физкультурного и рабочих процессов, — а также саму постановку вопроса о движении как особом предмете эстетики и искусствознания. В специфике предмета должен был убеждать, в частности, доклад А. И. Ларионова (1925 или 1926), который показывал, что стилистическая оценка танца решительно отличается от понятия «стиля» в пространственных искусствах. Новый предмет требовал новых методов изучения, поэтому А. И. Ларионов, И. А. Бохонов, А. А. Сидоров и др. старались прибегать и изобретать принципиально новые способы записи и фиксации движения, например, мультиплицированное изображение танца на одной фотопластине или киносъемку.

Во второй половине 1926 года Н. С. Позняков сделал доклад «Разновидности симметрии и ее роль в организации художественного движения». В то же время для изучения видов симметрии проводились экспериментальные занятия под руководством А. И. Ларионова и А. А. Сидорова. В пластических позах и движениях было констатировано наличие трех видов симметрии. Практические занятия по архитектонике движения выявили, что танец состоит из ряда элементов, композиция которых также определяется законами симметрии. Эксперимент помогал также реконструировать стили движений прошлого. Так, Лаборатория работала над постепенным воспроизведением античного танца. Интерес к античности был продиктован мнением некоторых художников и искусствоведов группы, которые «видели в художественном или музыкальном воплощении движения высшую форму ретрансляции классической древнегреческой традиции» (Мислер Н. В начале было тело, 38).

В первой половине 1927 года был организован интересный эксперимент по записи движения: одно и то же движение одновременно фиксировалось по разным системам: А. А. Сидорова. Н. С. Познякова, Н. Я. Мальцева и Е. В. Яворского. Результаты сравнивались с киносъемкой того же движения и таким образом устанавливалось значение каждого способа фиксации.

Во второй половине 1927 года под руководством А. И. Ларионова велась необходимая работа по сбору материалов и осмыслению современного танца и всех новейших видов движения: циркового, гимнастического, театрального, спортивного. Так, была составлена библиография и картотека критических отзывов об Айседоре Дункан; составлена таблица генеалогии современного танца на основе анкеты, рассылавшейся всем выдающимся артистам и хореографам. Исторические опыты коснулись реконструкции древнеегипетского костюма.

Результатом осмысления собранного материала стали в 1928 года специальные доклады о творчестве Айседоры Дункан, а также доклад В. И. Авдиева «Композиция древнеегипетского танца», который предлагал его реконструкцию на основе изучения изобразительных материалов и данных археологии. По теме соотношения движения и пространства и времени в 1928 году были прочитаны доклады Н. Г. Фрикен «Творчество и ритм», Н. С. Познякова «Экспериментальные исследования звука и движения» и Е. С. Бодянской «Законы организации пространства танцевальной позой».

Научно-показательная и просветительская деятельность ГАХН

Академия регулярно устраивала художественные, литературные и театральные выставки, музыкальные концерты, спектакли и кинопросмотры, публичные дискуссии, литературные вечера с участием современных авторов, образовательные курсы. Она была организатором русской части на международных выставках декоративного и промышленного искусства в Венеции в 1924 году, в Париже в 1925-м, в Милане и Монца в 1927 году, снова в Венеции в 1928 году. Первой из организованных РАХН выставок стала экспозиция картин художников Павла Кузнецова и Елены Бебутовой (1923). В 1923 году Академия приняла участие в устройстве Первой Всероссийской художественно-промышленной выставки, которая была делом государственной важности. 16 мая 1926 года ГАХН открыла Выставку революционного искусства Запада. Это было еще одно грандиозное мероприятие: из-за границы на выставку поступило свыше 2500 экспонатов, на вернисаже присутствовали послы иностранных государств. В 1928 году большой успех произвела выставка современного французского искусства в Москве.

В Академии работала библиотека, которая насчитывала более 70000 томов. Действовало также собственное издательство — Издательство ГАХН, которое выпускало журналы «Искусство», «Гравюра и книга», «Художественный фольклор», «Современная музыка», «Бюллетень ГАХН» с отчетами о работе, непериодические серии «Труды ГАХН», «Тексты и материалы», монографии и сборники отделений и секций, каталоги выставок, учебные планы и проспекты. В «Издательстве ГАХН» вышли такие книги, как «Поэтика Достоевского» Л. П. Гроссмана (1925), «Письма Пушкина и к Пушкину» М. А. Цявловского (1925), «Статьи о Пушкине» М. О. Гершензона (1926), Ронсар в переводе С. В. Шервинского (1926), «Биография и культура» и «Критика поэтического текста» Г. О. Винокура (1927), «Введение в этническую психологию» и «Внутренняя форма слова» Г. Г. Шпета (1927), «Юный Роланд» Б. И. Ярхо (1926), «Теория романа» Б. А. Грифцова, «Гете» Зиммеля в переводе А. Г. Габричевского (1928), словарь «Писатели современной эпохи» под редакцией Б. П. Козьмина (1928), сборники «Барокко в России» (1926), «Ars poetica» (1927–1928), «Художественная форма» (1927), «Искусство портрета» (1928) и др.

Ars Poetica. Сборник статей. М.: Государственная Академия Художественных наук, 1928

Ars Poetica. Сборник статей. М.: Государственная Академия Художественных наук, 1928

Уничтожение Академии

Работа гахновцев постоянно встречала более или менее враждебное критическое отношение в печати; ситуация стала опасной, когда научная или художественная критика начала перерастать в политические угрозы и публичные доносы. Так, например, П. И. Лебедев-Полянский, применяя к литературоведению Б. И. Ярхо формулировки типа: «архибуржуазный и в высокой степени ненаучный подход к вопросу»; «тухленькие теории эстетствующего барина»; «шарахаясь от классового пролетарского подхода к литературе», — заканчивал статью прямой угрозой по адресу всех инакомыслящих ученых: «Сейчас понемногу, постепенно, украдочкой, краешком то там, то тут начинают выглядывать остатки прежней идеологии, конечно, несколько подкрашенной в современный цвет. Если эта тенденция будет сильна и опасна, марксизм найдет достаточно сил, чтобы парализовать антиобщественные тенденции, будут ли они выражаться в призывах к эстетическим теориям или в стремлении оторвать литературу от пролетарской революции» (В. Полянский. Литературоведение и марксизм: (Заметки публициста). Под знаменем марксизма. 1927. № 5, 131). [Далее для изложения бюрократических процедур по реорганизации ГАХН мы пользуемся статьей: Ю. Н. Якименко. Из истории «чисток аппарата»: Академия Художественных Наук в 1929–1932. Там же см. ссылки на цитируемые документы.]

В 1929 году антигахновская кампания в прессе достигла своей кульминации. В то же самое время, в начале 1929 года, в самой Академии произошел т. н. «бунт левых аспирантов», которые в своих научных отчетах сообщали, что они недовольны занятиями по диалектическому материализму, которые проводила с ними руководитель Социологического отделения Л. И. Аксельрод (Ортодокс). В ответ на это возмущение Бюро комиссии по подготовке научных работников при коллегии Наркомпроса решило проверить работу Академии «по линии подготовки аспирантуры», для чего выделить комиссию в составе председателя Н. И. Челяпова и членов — представителей художественных отделов Главпрофобра и Главискусства. «Комиссия по обследованию ГАХН» была образована в марте 1929 года; туда вошли как сотрудники самой Академии, так и представители ГУСа, Главнауки, Главискусства, Главпрофобра во главе с историком партии К. А. Поповым. 26 марта ею был разработан план обследования Академии, на выполнение которого ушло почти два месяца: Комиссия завершила работу 24 мая 1929 года. Работа в ГАХН в области теории и социологии искусства признавалась «не удовлетворяющей требованиям советского искусствоведения». Для устранения замеченных недостатков было рекомендовано включить Академию в систему научно-исследовательских институтов РАНИОН на правах отдельного института, сохранив за ней ее старое название, обновив состав ее президиума и «обеспечив в нем коммунистическое большинство», и одновременно пересмотреть состав руководящих работников всех структурных подразделений ГАХН «для обеспечения непосредственного марксистского руководства важнейшими из них».

Начало реорганизации Академии определило постановление Наркомпроса от 25 ноября 1929 года. О реорганизации ГАХН пресса сообщила лишь в январе 1930 года, когда она еще не была, однако, закончена. Формально реорганизация ГАХН должна была проводиться и проводилась своими силами. 14 октября 1929 года конференция ГАХН одобрила представленный президиумом план реконструкции Академии, единогласно избрала Бюро научной работы (с преобладанием в нем марксистов и коммунистов) и поручила ему «разработать детальный план реорганизации», «внести изменения в Устав Академии».

6 января 1930 года уже был утвержден президиум Академии в новом составе: П. С. Коган (председатель), М. В. Морозов и И. Л. Маца (его заместители), С. И. Амаглобели, П. Н. Сакулин, Н. И. Челяпов и Р. А. Пельше. Устав в новой редакции был принят на заседании президиума 14 января 1930 года. Он менял структуру ГАХН.

Однако все эти бюрократические процедуры уже не могли спасти Академию. Она больше уже не была самостоятельным институтом, войдя в РАНИОН, которая скоро тоже прекратила свое существование; ГАХН распадалась на части, которые прикреплялись к Комакадемии. Те сотрудники, которые еще оставались от дореформенного состава, должны были проходить тщательную «марксизацию», путем: «1) разоблачения антимарксистских выступлений в искусствоведении и активной борьбы с ними; 2) выделения актуальных проблем марксистского искусствознания <…> 3) направления работы немарксистов в плане максимального обслуживания марксистского искусствознания данными этой работы». «Разработкой общеметодологических и теоретических проблем искусствознания» Академия внутри РАНИОН уже не имела права заниматься.

В конце 1929 года подлежали закрытию периодические издания «Бюллетень ГАХН» и «Современная музыка». Журнал «Искусство» грозились переименовать.

Только после этих мероприятий, с 22 мая 1930 года началась «чистка» ГАХН. Комиссию по чистке воглавил И. П. Агапов, в нее, по-видимому, вошел кто-то из официальных лиц (из ЦК РАБИСа, ВКП(б), Наркомпроса); из сотрудников Академии — Ф. Г. Шмыгов, В. К. Валуйский, С. А. Охитович, А. А. Заурих и ученый секретарь С. И. Амаглобели. Чистка Академии продолжалась около двух месяцев, и в результате ее из аппарата были «вычищены», уволены и подвергнуты прочим взысканиям 24 человека. В отношении Шпета чистка, как особое административное разбирательство, длилась более 10 часов. В выписке из протокола заседания Комиссии по чистке, которую правильно датировать июлем 1930 года, говорилось, что Шпет концентрировал вокруг себя формалистов, идеалистов, реакционеров и даже контрреволюционеров «типа Лосева, Шапошникова, Никольского, Морица», что он «подчинил себе финансы», что при нем установилось кумовство, рвачество, — одним словом, превратил ГАХН в «крепкую цитадель идеализма». В сущности, это постановление решило судьбу философа. Впредь ему было запрещено занимать какие бы то ни было руководящие должности. Другие сотрудники официально считались уволенными с 1 ноября 1930 года.

Окончательно судьба Академии была решена в апреле 1931 года: постановлением СНК РСФСР № 436 от 10 апреля этого года ГАХН была ликвидирована и вошла в состав Государственной академии искусствознания (ГАИС).

Репрессии сотрудников ГАХН

Уже в 1929–1930 годах репрессии коснулись некоторых сотрудников Академии и вращавшихся вокруг нее лиц. Были арестованы, например, А. И. Анисимов, А. Г. Габричевский, А. С. Стрелков, Ф. А. Петровский (ссылка на три года), Б. В. Шапошников, С. С. Топленинов, В. Н. Долгоруков, А. В. Петрово-Соловово (ссылка на три года; в 1937 году она станет женой бывшего гахновца Л. В. Горнунга).

В феврале—марте 1935 года в НКВД было сфабриковано «Дело о немецко-фашистской контрреволюционной организации на территории СССР», получившее также названия «Дело о Большом немецко-русском словаре», «Дело немцев-словарников». По легенде следствия, в ГАХН существовала ячейка некой контрреволюционной организации, которая после прекращения деятельности Академии не распалась, а продолжала действовать сплоченно вплоть до 1935 года. Руководил ячейкой Г. Г. Шпет (как вице-президент Академии). Кроме него в качестве членов мнимой профашистской организации были арестованы бывшие сотрудники ГАХН: А. Г. Челпанов, Д. С. Усов (февраль 1935), Б. И. Ярхо, М. А. Петровский (март 1935) и А. Г. Габричевский (апрель 1935). Арестованным вменялись в вину следующие «взгляды и настроения»: 1) отрицательное отношение к советской власти, 2) убеждение в том, что интеллигенция подвергается гонениям, 3) отсутствие веры в успех соцстроительства, 4) идеалистическую философию (у Шпета), 5) националистические взгляды (у М. А. Петровского, А. Г. Челпанова). Преступлением также была их «деятельность»: 1) превращение ГАХН в опорный пункт антисоветской интеллигенции, 2) борьба с марксистским влиянием в Академии, 3) выпуск антимарксистских трудов, 4) обсуждение мероприятий советской власти в антисоветском духе, 5) материальная помощь заключенным.

Карикатура Кукырниксов на «чистку» ГАХН. «На литературном посту». 1929. № 6

Карикатура Кукырниксов на «чистку» ГАХН. «На литературном посту». 1929. № 6

А. Г. Челпанов был приговорен к расстрелу, Д. С. Усов — к заключению в лагере сроком на 5 лет (умер в 1943 году в Киргизии от болезни сердца), Г. Г. Шпет и М. А. Петровский — к ссылке на 5 лет. Оба они в 1937 году были арестованы по новому делу в Томске и расстреляны. Б. И. Ярхо был приговорен к лагерным работам, но в том же году приговор был заменен на ссылку, которую ученый отбывал в Омске. Умер в эвакуации в Сарапуле от туберкулеза в 1942 году. А. Г. Габричевскому было запрещено проживание в крупных городах. В 1936 году он вернулся в Москву, в 1941-м был снова арестован, в 1942 — приговорен к 5 годам ссылки в г. Каменск-Уральский Свердловской области, вернулся оттуда досрочно в 1944 году. Умер в 1968 году.

Другие гахновцы, не привлеченные по делу о Немецко-фашистской организации, были в разные годы также подвергнуты различным репрессиям и гонениям.

Марина Акимова

Источники, литература, ссылки:

Дело «Немецкой фашистской организации (НФО) в СССР» 1935 г.

Тиханов Г. Многообразие поневоле, или несхожие жизни Густава Шпета

Якименко Ю. Н. Роль Академии Художественных наук в формировании новой картины мира [Электронная публикация] // Язык вещей. Филос

Якименко Ю.Н. Из истории «чисток аппарата»: Академия Художественных Наук В 1929—1932

Философия не кончается... Из истории отечественной философии. XX век. М., 1998

Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх. М., АСТ CORPUS, 2015

Александр Георгиевич Габричевский: Биография и культура: документы, письма, воспоминания, Сост. О. С. Северцевой, вст. ст., очерки к разделам В. И. Мильдона, Москва: Росспэн, 2011

Мазур С. Ю. Государственная академия художественных наук (ГАХН) // Русская философия. Малый энциклопедический словарь, Под ред. А. И. Алешина, Москва, 1995

Гидини М. К. Текущие задачи и вечные проблемы: Густав Шпет и его школа в Государственной академии художественных наук // НЛО, 2008. № 91

С. [Ю]. Мазур, Государственная академия художественных наук (ГАХН), Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М., 1995. С. 140–142

Мислер Н. В начале было тело. Ритмопластические эксперименты начала XX века. Хореологическая Лаборатория ГАХН. М., 2011

Подземская Н. «Возвращение искусства на путь теоретической традиции» и «наука об искусстве»: Кандинский и создание ГАХН, Исследования по истории русской мысли. Ежегодник 2006—2007, [т.] 8, Под ред. М. А. Колерова и Н. С. Плотникова. М., 2009. С. 150–172

Чубаров И. М. История подготовки Словаря художественной терминологии Государственной Академии Художественных Наук (1923—1929 гг.), Словарь художественных терминов. Г.А.Х.Н. 1923—1929, Общая редакция и послесловие И. М. Чубарова, М., 2005. С. 479–493