Авиастроение находилось в приоритете среди задач созданного в январе 1939 года Особого технического бюро. Арестованные в 1937–38 годах крупнейшие русские авиационные специалисты были направлены на работы в ЦКБ-29.

Предыстория

В декабре 1918 года начал свою деятельность единственный в своем роде отраслевой институт — научная база самолетостроения — Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ).

Институт возглавил Н. Е. Жуковский (председатель коллегии), а его первым помощником и одновременно начальником авиационного отдела стал А. Н. Туполев. Он сразу взял в свои руки организацию Института, претворяя в жизнь идеи Жуковкого. В результате создается институт, способный не только давать научные рекомендации, но и непосредственно руководить развитием отрасли. С самого начала в ЦАГИ развивались различные науки: о легких авиационных сплавах, их коррозии и защите от неё; об авиационных моторах; о прочности авиационных конструкций; о методике летных испытаний и многие другие.

Однако никаких условий для опытного производства в Болшевской колонии, естественно, не имелось. Поэтому вскоре заключенных перевели в Москву, на завод № 156 на ул. Радио, где прежде находились ОКБ и производственная база А. Н. Туполева. На окна тех этажей, где поселили арестованных, изнутри установили решетки. Для прогулок предназначалась плоская крыша здания КБ, которую огородили решетками. Заключенные называли ее «обезьянник».

Новая организация получила название ЦКБ-29 НКВД. Там собрали около 200 «врагов народа» (а в действительности — сливки советской науки и техники: 17 главных авиационных конструкторов, из них двое — будущие академики, 15 членов-корреспондентов и докторов наук, 12 начальников конструкторских бригад). С ними работали около 1000 вольнонаемных конструкторов, находившихся, как ни парадоксально, в подчинении у «вредителей» и «шпионов».

Руководителем, а точнее — главным надзирателем в ЦКБ-29 был полковник НКВД Кутепов. Бывший слесарь-электрик завода № 39, он был одним из охранников в описанном выше ЦКБ-39 ОГПУ, и вот теперь дослужился до начальника крупнейшего в СССР авиаконструкторского коллектива.

Условия жизни в ЦКБ-29, несмотря на многочисленную охрану, были несравненно лучше, чем в тюрьме или лагерях. Вспоминает Л. Л. Кербер, один из заключенных, бывший начальник лаборатории НИИС (Научно-исследовательского института связи) РККА, а впоследствии — работник ОКБ Туполева:

Собственно тюрьма, в которой протекала наша внеслужебная жизнь, занимала три верхних этажа на ул. Радио. Здесь располагались три большие спальни, выходившие окнами во двор, столовая, кухня, санчасть и обезьянник. Многочисленные помещения администрации и охраны выходили окнами на улицу. Три этих этажа сообщались с остальными, где мы работали, одной внутренней лестницей. Карцера своего мы не имели и провинившихся возили в Бутырки.
Будили нас в 7 утра, время до 8 отводилось на уборку спален, умывание, бритье, физзарядку и т. д. С 8 до 9 был завтрак, после чего работа до часу дня, когда мы шли обедать. С 2 до 7 опять работа, затем отдых до 8, ужин и свободное время до 11, когда гасили свет. Проверка производилась ночью, в кроватях, когда мы спали.
Ближе к войне рабочий день удлинили до 10 часов, а с весны 1941 года и до 12. Кормили достаточно хорошо, на завтрак — кефир, чай, масло, каша; обед из двух блюд и компота; на ужин — горячее блюдо, кефир, масло, чай. Для работавших после ужина часов в 10 в столовую приносили простоквашу и хлеб.
После лагерей такое питание напоминало Лукулловы пиршества, и без физического труда и прогулок арестанты стали округляться.
При тюрьме была лавочка, где раз в неделю на деньги, передаваемые родственниками, можно было приобрести туалетное мыло, одеколон, лезвия для бритья, конфеты.
Изоляция заключенных от внешнего мира была продумана отлично. И днем и ночью мы всегда находились под бдительным оком. Стерегли нас две охраны: внутри профессионалы — тюремщики из Бутырок, снаружи войска НКВД. Первая цепочка состояла из постоянно дежурившего на лестничной площадке пятого этажа попки. Он не столько окарауливал нас, сколько следил за тем, чтобы в спальни случайно не забрел какой-нибудь «вольняга». Второй мощный заслон из трех вооруженных пистолетами попок стоял у единственной двери на 3-м этаже, соединяющей территорию ЦКБ с другими помещениями здания. Кроме того, по всем коридорам ЦКБ, изредка заглядывая в комнаты, весь день прохаживались попки, одетые в штатское. С 11 вечера и до 8 утра их количество уменьшалось до одного на этаж, но зато выставлялись посты в коридорах у каждой спальни. Третья линия охраняла все входы и выходы с территории завода, патрулировала внутри двора и вдоль заборов. Пообвыкнув и присмотревшись, мы обнаружили и четвертую линию охраны, джентльменов в штатском, днем и ночью прогуливавшихся по ул. Радио и по набережной р. Яузы под окнами нашего здания [10, с. 44–45].
Во время работы к каждому из арестованных конструкторов был приставлен специальный охранник, который должен был следить, чтобы «враг» не говорил ни о чем лишнем с вольнонаемными или, не дай бог, не передал бы через них записки на волю. Из-за этого рабочие помещения были переполнены народом и напоминали вавилонское столпотворение. Все это, конечно, мешало нормальной трудовой деятельности. Но арестованные старались как могли — ведь им было обещано, что после успешного испытания запроектированных самолетов их отпустят домой.

Озеров Г. Туполевская шарага

Первых заключенных — инженеров из КБ-100, вместе с Петляковым первыми окончательно завершившими работу над своим самолетом, начали отпускать на волю еще в конце лета — осенью 1940 года. Освобождаемых по одному, не дав попрощаться с оставшимися в шараге зэками, уводили, и они уже не возвращались обратно. Все происходило в строжайшей тайне. Среди оставшихся в заключении «петляковцев» и «туполевцев» поползли слухи.

Через день освобожденные вернулись на завод, но уже в другом статусе. Путилов, Изаксон, Минкнер, Н. И. Петров, Енгибарьян, К. В. Рогов, Качкачян, Лещенко, Базенков, Стоман, Шекунов, Абрамов, Шаталов, Невдачин. Им не разрешалось откровенно говорить с их бывшими товарищами по несчастью.

В конце июля 1941 года освободили А.Н. Туполева. Примерно через неделю после прибытия в Омск освободили заключенных КБ 103 и оставшихся «петляковцев». То же самое произошло и с Мясищевым, Томашевичем, Склянским, которых разместили за рекой Иртыш в поселке (?) Куломзино.

Следующая партия зэков была освобождена в Омске весной 1942 года. В 1943 году сильно поредевшая шарага была реэвакуирована в Москву, но уже на завод № 488 в Ростокино. Остальные зэки из этой шараги были освобождены в 1945 году. Некоторые члены туполевской шараги были перемещены в лагеря, но о них Кербер никаких сведений не имеет. Еще ранее в своей работе он отмечает, то «периодически некоторых членов ЦКБ перемещали в Бутырки, возвращали в лагерь. Однако точных сведений относительно этих перемещений Кербер не дает, объясняя это тем, что «арестантская память всего болезненнее реагировала на всякого рода перемещения заключенных».

При этом освобожденных членов ЦКБ-29 не отпустили, но обязали создать в Омске авиазавод и завершить опытные самолеты к декабрю 1941 года.

Леонид Львович Кербер всю свою трудовую жизнь связал с авиацией. В 1927 году окончил службу в Красной армии, после чего поступил в НИИС РККА, где занимался разработкой оборудования для дальней связи. В частности, он участвовал в создании и испытаниях оборудования для рекордного полета экипажей Чкалова и Громова через Северный полюс в Америку летом 1937 года. Он монтировал это оборудование на самолетах, обучал пользованию им членов экипажа и затем, в период полетов, обеспечивал радиосвязь самолетов с Москвой.

В августе 1937 года он должен был в качестве инженера-радиста участвовать в перелете через Северный полюс в составе экипажа Сигизмунда Леваневского, который погиб по невыясненным до сих пор причинам. Накануне перелета по доносу одного из сослуживцев он был отстранен от полета, уволен из армии, а в апреле 1938 года арестован и осужден.

После года работы в лагере строгого режима, где он чуть не погибает от голода, холода и ужасных условий жизни, прекрасно описанных А. И. Солженицыным, его переводят, как потом выяснилось, по настоятельной просьбе А. Н. Туполева, в туполевскую шарагу — так на блатном жаргоне называли специально созданные группы ученых и квалифицированных специалистов, которые работали над оборонными заданиями, оставаясь заключенными.

С мая 1941 года, после того как его реабилитировали и освободили из заключения, он продолжает работать в ОКБ, уезжает в эвакуацию в город Омск, возвращается в 1943 году в Москву и до конца своей трудовой деятельности (он вышел на пенсию в 1968 году) работает в ОКБ А. Н. Туполева, с 1953 года уже в должности его заместителя по оборудованию.

Леонид Львович Кербер — носитель множества почетных советских статусов: доктор технических наук, заместитель генерального конструктора, лауреат Ленинской премии и Государственной премии СССР, награжденный двумя орденами Ленина, орденом Отечественной войны I степени, Красной Звезды и медалями.