Владимир Александрович Дремлюга (1940–2015) родился в Саратове, жил в Мелитополе (Запорожская область, УССР). Сын советского офицера, участника Великой Отечественной войны и убежденного коммуниста. В 14 лет устроился проводником товарных вагонов; работал на заводе; был матросом на рыболовецком траулере в Баренцевом море. Собирался поступать в МГИМО, однако был исключен из комсомола и не смог получить рекомендации; поступил на исторический факультет Ленинградского государственного университета. В 1964 году пытался собрать подписи среди студентов факультета под письмом с критикой Н. С. Хрущева. В результате он был отчислен из университета без права восстановления. Узнав о первых митингах и процессе Даниэля и Синявского, решил переехать из Ленинграда в Москву, чтобы включиться в диссидентские круги. Через некоторое время познакомился с Петром Якиром, а позже — и с Петром Григоренко. Как он утверждал в интервью сотрудникам Института по изучения тоталитарных режимов, в те годы имел паспорта и трудовые книжки на две фамилии: так, он одновременно работал поездным электриком и корреспондентом газеты.

Имея много знакомых и друзей среди чехов и словаков (контакты с ними он установил еще в студенческие годы в Ленинграде), Дремлюга получал достаточно адекватную информацию о том, что происходило в Чехословакии с начала 1968 года. 29 июля, вместе с Петром Григоренко и некоторыми другими, принимал участие в демонстрации перед Чехословацким посольством. Узнал о готовящейся демонстрации на Красной площади во время процесса над Анатолием Марченко. Наталья Горбаневская вспоминает: «Он как-то очень лично за Толю переживал, а вдобавок была в нем известная лихость: таким только и ходить на демонстрации». Как вспоминает Дремлюга, сотрудники КГБ регулярно вели за ним слежку в августе 1968 года, и вечером 24 числа ему удалось избавиться от нее только притворившись пьяным — приставленные к нему агенты ушли, уверенные, что Дремлюга будет спать до полудня. Прежде чем пойти на Красную площадь, Дремлюга несколько раз менял направление (и даже выехал на пригородной электричке за пределы города), чтобы убедиться в том, что за ним не следует «хвост».

Во время допроса на процессе Владимир Дремлюга много шутил и иронизировал, вызывая постоянные замечания и неудовольствие судьи:

Прокурор: Вы были членом ВЛКСМ?
Дремлюга: Да, с 1955 по 1958 год.
Прокурор: Почему выбыли?
Дремлюга: Исключили.
Прокурор: За что?
Дремлюга: За усы.
(Смех в зале.)
Судья: Подсудимый, я вас уже предупреждала. Что это значит?
Дремлюга: Я говорю правду, так и было сказано: «за разрушение советской семьи, неуплату членских взносов и за усы».
<…>
Прокурор: Когда вы сели у Лобного места?
Дремлюга: Сел ровно в 12 часов.
Прокурор: Вы сказали, что пришли без десяти, без семи двенадцать. Что вы делали эти семь-десять минут?
Дремлюга: Разговаривал с друзьями.
Прокурор: С кем именно?
Дремлюга: Со всеми.
Прокурор: Назовите фамилии.
Дремлюга: Вам что, всех подсудимых перечислить? Литвинов, Богораз, Файнберг, Горбаневская, Делоне, Бабицкий, Дремлюга. То есть Дремлюга — это я.
(Оживление в зале.)
Прокурор: О чем вы говорили?
Дремлюга: О прекрасной погоде.
(Шум в зале.)

Горбаневская Н. Полдень. М., 2007

Судья-женщина, листая маленькую записную книжечку, спрашивает у него:
— Вот здесь у вас записаны имена девушек. Вы что, сожительствовали с ними?
— Это отношения к делу не имеет, — спокойно говорит Володя, — если бы было даже так, то происходило это не на проезжей части и нарушить работу транспорта не могло.
В зале смех. Судья делает замечание Дремлюге. Еще много замечаний ждет его, но он продолжает зло острить и иронизировать.

Григоренко П. В подполье можно встретить только крыс. Нью-Йорк, 1981

Как пишет Петр Григоренко, вызывающее поведение Дремлюги на допросе сыграло свою роль в том, что ему дали самый большой срок в три года.

Текст «последнего слова» для выступления на суде Дремлюга готовил в течение всех трех месяцев, пока сидел в камере Лефортовского следственного изолятора. Однако из-за некоторой резкости выступления (по сравнению с речами других демонстрантов) прокурор и судья постоянно прерывали его и фактически сорвали последнее слово. В итоге Дремлюга отказался зачитывать его до конца. Вспоминая свое выступление сорок пять лет спустя, в интервью, он скажет, что хотел закончить его словами: «Рабство не может быть родиной, родина — это свобода!».

Владимир Дремлюга единственный получил максимальный трехлетний срок по статье. В 1968–1971 годы отбывал срок колонии ОЮ-241/17 в Мурманске, а затем в Ленске. Накануне освобождения против Дремлюги возбудили новое дело и добавили еще три года, которые он провел в исправительно-трудовой колонии в поселке Марха под Якутском. Под угрозой нового срока принужден подписать «покаянное» письмо, в результате чего освободился условно-досрочно в 1974 году и почти сразу эмигрировал в США.

Дремлюга был прописан на ул. Метростроевской (нынешняя Остоженка), д. 7, фактически же жил на Автозаводской, где снимал комнату — недалеко от дома Петра Якира.