Адрес: Москва, ул. Новослободская, д. 45
Бутырская тюрьма («Бутырка») — старейшая из московских тюрем. Когда-то в одной из башен содержали женщин, в других — политических противников, но и до, и после революции условия содержания были невыносимыми — заключенные устраивали голодовки и даже массовые самоубийства. Здесь же организовали несколько шарашек, в которых работали заключенные специалисты.
Бутырская тюрьма. Фото: Wikipedia
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
А. С. Пушкин . Евгений Онегин
В старину «бутырками» назывались небольшие селения, отделенные от главного селения полем или лесом. В 1742 году вокруг Москвы был устроен
В 1784 году Екатерина II дала согласие на строительство у заставы каменного тюремного замка на месте существовавшего там деревянного острога. К письму, санкционировавшему строительство, прилагался план тюрьмы, в котором мы видим явное екатерининское влияние: среди прочих присутствуют указания на устройство «комнаты книгодержателя», разделение арестантов по полу, по приговору (следственные, осужденные, ссыльные), по сословию (дворяне — отдельно). Проектирование тюремного здания поручено архитектору Матвею Казакову. Однако порядки и содержание арестантов столь явного влияния на себе не испытали.
С момента своего строительства Бутырский (Губернский) замок (или острог) стал главной городской тюрьмой в Москве и занял около 7 гектаров земельных площадей. Здание расположилось на углу Лесной и Долгоруковской улиц и представляло собой замок, обнесенный каменными стенами с четырьмя круглыми зубчатыми башнями на углах, получившими названия Пугачевской, Полицейской, Часовой и Северной.
К основному зданию крестообразно примыкали четыре режимных корпуса, сообщающиеся с ним переходами. В центре ансамбля в честь праздника Покрова Пресвятой Богородицы была воздвигнута тюремная церковь со звонницей, на втором этаже которой имелись вместительные балконы, соединенные с коридорами тюремных корпусов: сюда заключенных выводили из камер на богослужение.
За время существования здание тюрьмы регулярно подвергалось конструктивным изменениям. Самыми кардинальными стали преобразования конца XIX века.
Вместе с увеличением лимита министерство внутренних дел озаботилось вопросом оборудования особых одиночных камер для политических заключенных. Было решено устроить 29 камер: 14 в Пугачевской (4 темных и 10 светлых) и 15 в Полицейской башнях. Несмотря на название, свет проникал внутрь слабо
В 1881 году Пугачевская башня была отведена для содержания женщин, осужденных на ссылку в Сибирь за государственные преступления. Здесь же в не запиравшихся на день камерах содержались женщины по обвинению в государственных преступлениях в административном порядке.
В марте 1882 года политические заключенные были размещены по четырем башням Бутырской тюрьмы: 9 женщин — в Пугачевской, 5 мужчин — в Полицейской, 16 мужчин — в Северной и 25 — в Часовой. Тюремный режим допускал некоторые вольности: покупку узниками в складчину самовара и распитие чая, общение их между собой, сношение с товарищами на свободе и получение от них запрещенной литературы — трудов Маркса на русском и немецком языках. В конце
Башни Бутырской тюрьмы продолжали оставаться местом заключения политических перед ссылкой в Сибирь до конца царского режима. После первой революции количество ссыльных в административном порядке увеличилось, и их стали содержать в общих корпусах тюрьмы, где тюремный режим для осужденных по политическим и общеуголовным делам уже не различался.
В 1905 году, после поражения революции, в тюрьме было создано каторжное отделение, куда попали участники революции. Спустя год Бутырская тюрьма стала называться Временным каторжным централом. Правила «О Временном каторжном централе» вместе с тайными циркулярами вводили совершенно новый, чрезвычайно суровый режим, который включал порку в качестве наказания. Результат нового режима сказался немедленно: широко развились болезни, среди арестантов прокатилась волна самоубийств.
В 1908 году при начальнике Кудрякове и заведующем каторгой Дружинине тюрьма превратилась в ад: порка стала повседневным явлением. Был введен новый институт — штрафная камера. Ужесточение режима сопровождалось беспорядками среди заключенных.
До революции при Бутырской тюрьме существовала школа тюремных надзирательниц и приют для «дефективных» девочек. Во время работы над романом «Воскресение» тюрьму посещал
О том, каковы были порядки в тюрьме, можно узнать и из более поздних источников. После Гражданской войны Всесоюзное общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев (1922–1935) занималось сбором воспоминаний о Бутырской тюрьме в предреволюционные годы. В его ежемесячном органе, журнале «Каторга и ссылка» (первоначально «
1905–1906
Политические занимали весь средний этаж главного корпуса. Все камеры общего коридора были открыты круглые сутки, арестанты свободно общались между собой, при поверках подсчитывалась лишь общая сумма арестантов коридора (около 200 человек). Пестрый состав заключенных, преимущественно пересыльные, не задерживающиеся надолго. «Аристократическая» камера, в которую можно было попасть только по знакомству (стояли в дверях и сообщали: «Занято, мест нет»). Общекоридорные митинги за однодневную голодовку. Политические подследственные: эсеры,
социал-демократы , анархисты, «эксисты». Среди всех следственных наибольшее почтение и даже страх у серой «шпанки» вызывала таинственная, всегда запертая изнутри камера «боевиков» и «эксистов» из эсеровской «оппозиции», максималистов и анархистов. Газетный староста распределял по справедливости нелегальные газеты.
Каждый вечер в самой большой камере проходили общекоридорные собрания: митинги, рефераты, где спорили эсеры и соцдемы, большевики и меньшевики.
Иногда устраивались импровизированные концерты. На прогулку выводился весь коридор. И эта толпа в двести человек играла, переговаривалась с женским двором, а иногда устраивала шествие с красным флагом и пением всего репертуара революционных песен (особенно популярными были: «Царь испугался, издал манифест: мертвым — свобода, живых — под арест», затем — «Вся Рассеюшка бастует, Николай вином торгует, Сашка булки продает, Машка с Треповым живет» и, наконец, «Всероссийский император, царь жандармов и шпиков»и т. п. Горев
Б. И. Осколки первой революции — в Бутырках (Из тюремных воспоминаний) // Каторга и ссылка. 1922. № 3
Режим был мягкий. Мы не только перестукивались и перекликались, но и посещали друг друга, идя на прогулку и возвращаясь с нее. Надзиратели, старик Перевезенцов и Зеньков, продолжающий и поныне свою карьеру надзирателя в Бутырках, и даже четыре жандарма, сторожившие в третьем этаже эсера Куликовского (убил градоначальника Шувалова), были настроены сочувственно, переносили из камеры в камеру книги и съестное, доставляли газеты и записки с воли.
Мы подпиливали решетки, надзиратели выстукивали их, уверенные в том, что подпиленные решетки «звучат» иначе. Места распила каждый раз замазывали хлебным мякишем, смешанным с пеплом.Забрежнев
В. И. Бутырки в 1905 г. и первый удачный побег из них // Каторга и ссылка. 1925. № 4
1909–1910
Чистота достигалась большими жестокостями и доводилась иногда до самодурства. Так, например, гроза каторги Дружинин часто проверял чистоту пола носовым платком, и горе было камере и дежурному, если пол оказывался грязным или валялся окурок. Камера садилась на карцерное положение, а дежурный шел в карцер.
Ядов. Бутырки (Из воспоминаний каторжанина за
1906—1912 гг. ) // Каторга и ссылка. 1923. № 6. С. 154–166; 1924. № 1
План Бутырской тюрьмы из дела с чертежами строений Московской женской тюремной больницы. Фото: ГАР
Ф. Ф. Р4042 . Оп. 3. Д. 675
С первых дней советская власть приступает к ликвидации старого государственного аппарата и его «
Содержание особой тюрьмы обходилось в 1 849 000 руб. (личный состав), 300 000 руб. (канцелярские и хозяйственные расходы) и 1 000 000 руб. (содержание арестованных). Для сравнения: на «особые расходы по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» выделялось 50 000 000 руб.
По решению ВЧК с 1 апреля 1919 года Бутырская тюрьма переходит в ведение Московской ЧК со всем имуществом и сметными кредитами.
Полное обследование Бутырской тюрьмы, а также тюремной больницы (Московской больницы мест заключения, располагавшейся на углу Лесной и Новослободской улиц), произведенное в апреле — июне 1920 года (ГАР
В Бутырской тюрьме содержатся следственные заключенные (за исключением нескольких уже приговоренных или так называемых срочных, которые содержатся здесь
из-за перегруженности срочных тюрем и лагерей, а также потому, что имеют определенную профессию и используются в Бутырках в качестве рабочих имеющихся здесь мастерских или же в канцелярии).
В управление тюрьмой входит:
- Комендатура (комендант тюрьмы и помощники — комиссары),
- Канцелярия,
- Хозяйственный отдел (бухгалтерская и казначейская части).
Все распоряжения по тюрьме издаются после санкции президиума МЧК, в ведении которого находится МБТ, комендантом тюрьмы, который является главным лицом, стоящим во главе администрации тюрьмы.
Канцелярия отвечала за прием, размещение и освобождение заключенных, перемещение их по коридорам и камерам, за наказания и взыскания за совершенные проступки в стенах тюрьмы, рассматривала жалобы и требования заключенных и их нужд, выдавала разрешения на свидания с родными и знакомыми, назначала заключенных на работу как в тюрьме, так и вне ее.
Хозяйственный отдел заботился о благосостоянии как в хозяйственном отношении, так и в санитарном (белье, пища, одежда, дрова, хозяйственные принадлежности) как заключенных, так и обслуживающего персонала.
Часть сотрудников тюрьмы живет в казенных квартирах, помещающихся на территории тюремного двора, часть же вынуждены жить в городе, самостоятельно оплачивая квартиру и бытовые услуги.
Состав и количество заключенных на 19 марта 1920 года: мужчин — 1365, женщин — 169.
Распределительных комиссий не существовало, и именно от коменданта зависела судьба заключенного, режим и порядок содержания. Возраст при размещении заключенных во внимание не принимался. Опасные по своему поведению или профессиональные преступники содержались в одиночных камерах. Более строгий режим, когда заключенный содержался в строгой одиночке, применялся к провинившимся в течение тюремного заключения (покушение на побег, драка, воровство, игра в карты, спекуляция) и заключался в следующих условиях содержания: клозет находился в камере, двери которой постоянно закрыты, сокращено время прогулки, запрещено выходить на работу в мастерские. Иногда, напрямую по поручению МЧК, заключенных сажали в строгую одиночку сразу после привоза в тюрьму (подпольных политических преступников).
Некоторые заключенные привлекались к работам в канцелярии (коридорные старосты) и мастерских. Часть заключенных коммунистов и прочих, возбуждающих к себе полное доверие, снабжались пропусками для свободного перемещения по территории тюрьмы.
Помещения, в которых в царское время находились карцеры, располагались в подвалах, где найдено «колоссальное количество кандал, наручников и проч. атрибутов, употреблявшихся в царские времена, которые теперь можно было бы использовать для других надобностей на механических заводах и фабриках, часть из них предлагается сдать в Наркомпрос для музеев».
К 1921 году тюрьмы находились в бедственном положении. Бутырская тюрьма испытывает недостаток топлива, складывается катастрофическая ситуация с вещевым и продовольственным снабжением. Однако Дзержинского куда больше беспокоит
Никого из политиков — новых — в Бутырки не сажать до введения нового режима. Сажать в Таганку и Лефортово. Завести новый режим и в одиночках, где камеры не должны быть открыты (надо обсудить). Интеллигентов никоим образом не сажать вместе на одном коридоре с рабочими и крестьянами. Рабочих держать отдельно. При тюрьме вести институт ответственных следователей, разбирающихся в людях и программах партии, для личного ознакомления с заключенными и приема всех жалоб и заявлений.
Дзержинский Ф. Э., председательВЧК-ОГПУ . 1917–1926. 1921 год. Док. №№ 367–594
На деле это привело к внесудебным расправам в стенах тюрьмы и издевательствам над заключенными, к безраздельной власти коменданта тюрьмы Карла Яновича Дукиса, который славился особой жестокостью даже среди чекистов (мог, в частности, расстрелять заключенного прямо в тюремной камере, мотивируя намеренное убийство «состоянием самообороны»), и его помощника Адамсона.
Описание бытовых условий заключенных часто встречается в заявлениях арестованных или бывших подследственных. Несмотря на период восстановления экономики, в тюрьмах
Пища плохая, в большинстве готовятся щи с гнилой солониной, так что получается от пищи невозможный запах. Хлеб часто бывает совершенно сырой.
Врачебная помощь слабая, добиться же вызова врача — тяжелое мытарство, и то — через несколько недель. Я просидел шесть недель и не добился вызова к врачу. Прогулка не удовлетворяет. Кругом ходить разрешения не дают, получается толкучка.
В камерах грязно. При всем желании заключенных, мыть полов и нар не разрешают.
Письма разрешают писать ежемесячно, но их не получают родные. Так видно из того, что послав открытку в Москву, она в течение 1½ месяца не была получена родными.Из письма бывшего помощника начальника части пограничной охраны по военной части ПП ГПУ в Ленинградском военном округе Некваса Ксаверия Устиновича. ГАР
Ф. Ф. Р374 . Оп. 27. Д. 158
К середине
С
9-го на10-е апреля приблизительно в 1–2 часа ночи послышались крики с соседних камер арестованных <…> нашей камере пришлось недолго ждать, и спустя несколько минут вбежали человек 10–15 администрации во главе с замкоменданта тюрьмы гр. Адамсон с винтовками, револьверами в руках с криком и площадной бранью, начали всех заключенных выгонять на холодный коридор в нижнем белье, нанося всем заключенным удары прикладами, кулаками и ногами, так называемое «пропускание через строй». Безусловно, этого побоища мне не удалось избегнуть: в висок и в глаз и прикладом по спине. На общих основаниях попало и всем заключенным в этой камере. Преклоннолетним и иностранцам, не обладающим русским языком, попало больше. Первым — по неизворотливости, а вторым — благодаря незнанию, что говорят.
Выгнав всех заключенных на коридор в одном белье и босиком и построив в ряды лицом к стене, продержали в таком положении 4–5 часов, время от времени нанося удары по спине и шее, заставляя опускать голову вниз, чтобы заключенный не видел, кто бьет. Такие действия проделывали на виду и на глазах грозно кричащего самого коменданта гр. Дукиса.
Продержав на коридоре вышеуказанное время, нас загнали с толчками обратно в свою камеру, отняв предварительно все вещи из камеры, оставив в том же одном нижнем белье, на коридорном положении,т. е. на ½ ф. хлеба с водой без пищи и валяться на голом асфальтовом полу в течение трех суток.
<…> Затем ходил с опросом претензий комендант тюрьмы Дукис, но ему никто ничего не заявил,т. к. он видел все эти побои и издевательства, ему же заявлять было излишне. Между прочим, в одной из соседних камер было заявлено одним заключенным о тяжких побоях, но Дукис сказал: «Это не мое дело, я об этом не спрашиваю». Интересно, конечно, знать, о каких претензиях он спрашивал.Из письма бывшего помощника начальника части пограничной охраны по военной части ПП ГПУ в Ленинградском военном округе Некваса Ксаверия Устиновича. ГАР
Ф. Ф. Р374 . Оп. 27. Д. 158
Эту апрельскую ночь не менее красочно описывает и другой очевидец и участник событий, бывший сотрудник ГПУ и начальник ленинградского ДПЗ в
В одном белье, почти голые, арестанты проходили через строй избивателей и, построившись в две шеренги на коридоре, подверглись новым избиениям со стороны администрации и
кр-цев отряда особого назначения и первого полка ГПУ. Более счастливые отделались этой потасовкой и были выдворены вскоре (через час) в камеры, где предстояло три дня пробыть полуголыми на асфальтовом полу,т. к. коек и вещей были лишены; менее счастливые, получив большую порцию зуботычин и простояв 4 часа босиком в коридоре, также получили право вернуться в камеры. Третья группа, самая несчастливая, в одном нижнем белье, босиком по снегу, была отправлена с особым прикладным и рукоприкладным нравоучением в сырые холодные камеры, где пришлось им пробыть 8, 10 или 12 часов, некоторые пробыли больше.
Эту ночь карцеры были все заняты, по слухам, сидело 250 человек. Били без разбора всех, попало и иностранным подданным, попало и сотрудникам ГПУ, коммунистам, — словом, творилось нечто чудовищное, кошмарное, то, что напоминало царские остроги. В память врезалась такая сцена, я ее видел в окно: из женского корпуса ведут трое красноармейцев арестантку в одной рубашке и хлещут чем и куда попало; еще картина: стоит без рубашки молодой арестант, лет 20, каждый проходящий считает своим долгом ударить по его спине непременно звучнее и непременно с самой отвратительной бранью. <...>Заявление от гр. Назарова Алексея Михайловича из материалов комиссии ЦКК РКП(б) о конфликте в Бутырской тюрьме. ГАР
Ф. Ф. Р374 . Оп. 27. Д. 158
Однако Дзержинский смотрит на протесты заключенных как на «кошачий концерт», действия Дукиса считает обоснованными и настолько уверен в своем ставленнике, что соглашается отправить комиссию по расследованию апрельского инцидента:
Т. Сольцу
Дорогой товарищ! Дукис — преданнейший делу товарищ. Против комиссии и ее состава не возражаю. Но когда вся уголовная шпана устроила концерт на весь квартал, мы дали распоряжение принять все необходимые меры воздействия для прекращения безобразий. Вопрос шел не о голодовке, а о неслыханном кошачьем концерте. Тюрьма тюрьмой. Расследовать жалобу безусловно нужно, но я Дукиса знаю и спокоен за его судьбу, он преданнейший член партии и не рожденный тюремщик.
12/VI. 1924 (подпись Дзержинского)ГАР
Ф. Ф. Р374 . Оп. 27. Д. 158
К лету 1927 года в стране началось нагнетание «предвоенного психоза»: были расторгнуты
К концу года разгорелась внутрипартийная борьба: началось наступление на «левую оппозицию». Только за два с половиной месяца — со второй половины ноября 1927 до конца января 1928 года — за принадлежность к ней из партии были исключены 2288 человек (еще 970 оппозиционеров исключили до 15 ноября 1927 года). Очищение партии от оппозиции продолжалось на протяжении всего 1928 года. Большая часть исключенных была направлена в административную ссылку в дальние районы страны. В середине января 1928 года лидер оппозиции Л. Троцкий был сослан в
В этих условиях Бутырская тюрьма снова становится «приютом» для оппозиционеров.
Расправа с
большевиками-ленинцами приняла чудовищные формы. <…> В этом мы лишний раз убеждаемся в Бутырской тюрьме, где, находясь в заключении совместно со всей антисоветской сволочью, мы испытываем ежеминутно их злорадство по поводу нашего ареста.
Репрессии и издевательства поистине перешли все границы. Держа оппозиционеров в тюрьме совершенно изолированными от общественной жизни, следователи ОГПУ имеют наглость предлагать отказаться от оппозиционных взглядов, намекая на освобождение и обратный прием в партию в этом случае. <…> Тех же из революционеров, которые не идут на эту циничную сделку, сажают в Бутырскую тюрьму вместе с контрреволюционерами, спекулянтамии т. д.
В таком положении, в каком находимся мы, никогда не находились политические заключенные даже при царе. В том же коридоре, где находится наша камера, заключены грузинские меньшевики (14 коридор, 63 камера), пользующиеся отдельным клозетом, улучшенной пищей, газетами и прочими привилегиями. Поистине зрелище, вызывающее радость только в контрреволюционерах. Культурная революция — лозунг нашего времени. А не угодно ли вам пожаловать в Бутырскую тюрьму и убедиться, в сколь культурных условиях находятся арестованные оппозиционеры?
В камере, рассчитанной на 25 человек, находится 52 человека. Они лежат на сплошных нарах. В камере, наряду с нами, пятью заключенными оппозиционерами, сидят контрреволюционеры, спекулянты, валютчики, контрабандисты, убийцы, шпионы, фальшивомонетчики, взяточники, бандиты, крупные и малые воры, оккультисты, растратчики. В такие камеры ОГПУ бросает по 2–3 оппозиционера.
<…> В камере воняет, как в уборной, мы лежим на грязных нарах в отчаянной тесноте и покрываемся паразитами. В уборной неимоверная грязь. 4 стульчака на 52 человека. Оправиться не дают, так как нужно освободить место другой камере, в случае расстройства желудка приходится оправляться в парашу, так как по личному требованию в уборную не пускают. Пища ниже всякой критики. Деньги и вещи, отобранные при заключении во внутреннюю тюрьму ОГПУ, нам не возвращаются.От заключенных в Бутырской тюрьме оппозиционеров в Политбюро ЦК ВКП(б), в Президиум ЦКК ВКП(б) и в ИККИ.
Троцкий
Л. Д. Архив в 9 т. Т. 2
К началу 1928 года были задержаны и находились в заключении приблизительно 1500 оппозиционеров. Один из них, болгарский коммунист Георгий Андрейчин, «с удивлением» вспоминал, как грубо обращались с ним и другими оппозиционерами во внутренней тюрьме ОГПУ на Лубянке и в Бутырской тюрьме, где он находился перед отправкой в ссылку. «Об условиях в этом аде я
Весной 1929 года за принадлежность к «левым» в камере Бутырской одиночки полтора месяца провел Варлам Шаламов:
Достаточно ли нравственных сил у меня, чтобы пройти свою дорогу как некоей единице, — вот о чем я раздумывал в
95-й камере мужского одиночного корпуса Бутырской тюрьмы. Там были прекрасные условия для обдумывания жизни, и я благодарю Бутырскую тюрьму за то, что в поисках нужной формулы моей жизни я очутился один в тюремной камере.
Я принюхивался к лизолу — запах дезинфекции сопровождает меня всю жизнь.
Я не писал там никаких стихов. Я радовался только дню, голубому квадрату окна — с нетерпением ждал, когда уйдет дежурный, чтобы опять ходить и обдумывать свою так удачно начатую жизнь.
Никакой подавленности не было, точно все это — и цементный пол, и решетки — все это было давно видено мной, испытано в снах, в мечтах. Все оказывалось таким же прекрасным, как в моих затаенных сновидениях, и я только радовался.
Нам давали газеты. Если был выходной — «Правду». Впервые в жизни я так солидно (подначитался) прессы.
Заключенный сам убирает парашу, ходит на оправку по тому же звенящему железному коридору, который снят в фильме «Крах» при сцене побега Павловского. Была прогулка в одном из тюремных двориков с «выводным» конвоиром. Книги же давали только (по бумаге), по заявлению. Обход коменданта — комендантом был толстый грузин Адамсон — ежедневный.
<…> В Бутырской тюрьме я выходил накакое-то особенное, определенное место в своей собственной жизни.
За полтора месяца меня вызывали два или три раза на допрос, но я, как и в начале следствия, не давал никаких показаний. Последнюю подпись об окончании следствия дал я в марте, а уже 13 апреля 1929 года пришел пешим этапом в концентрационный лагерь Управления Соловецких лагерей особого назначения — в4-е отделение этого лагеря, расположенное (на Вишере).
Я пришел с приговором — три года концентрационных лагерей особого назначения. <…> Опасен был троцкизм, но еще была опасней «третья сила» — беспартийные знаменщики этого знамени.
«Крах» — двухсерийный художественный фильм по документальному роману В. Ардаматского «Возмездие». Основан на реальных исторических событиях: разработанная и проведенная ГПУ в начале
В 1931 году, 14 февраля, Бутырская тюрьма ОГПУ переименована в Бутырский изолятор ОГПУ. Чтобы развеять ложные слухи о тюрьмах советской России, посещение мест заключения включали в туристическую программу иностранцев, посещавших Страну Советов. Как правило, это были исправдома и Лефортовский изолятор, который к концу
Доноситель
— На выход, с вещами! — команда надзирателя вызвала среди обитательниц женской камеры необычайное оживление. «В Бутырки! В Бутырки!» — слышались со всех сторон радостные восклицания. Со стороны могло показаться, что арестанток вызывают, чтобы пригласить на веселую прогулку или вовсе отпустить на свободу.
Среди опытных «сидельцев» — марксистов всех мастей, бывших меньшевиков,социал-демократов , левых и правых эсеров — Бутырская тюрьма в конце1920-х годов считалась почти райским местом.
<…> Берта Александровна Невская вместе с мужем провела в Бутырской тюрьме около года. В первый вечер, как вспоминала она много лет спустя, «после тьмы, холода, долгих часов ожидания меня ослепил яркий электрический свет и оглушил громкий слаженный хор многих голосов, певший «Мы кузнецы, и дух наш молод!» Тут же нам навстречу бросилась толпа мужчин и женщин, я стала переходить из объятий в объятия. Ослепленная, оглушенная, я никого не различала, никого не узнавала. <…>
После бурных приветствий новичков повели в «клуб» пить чай. В просторном помещении был накрыт стол, на котором стояли большие медные чайники с кипятком и маленькие — с настоящей заваркой. Тут же лежали шахматы, шашки, номера свежих газет и журналов. Почти каждую неделю в «клубе» устраивались доклады, проходили многочасовые диспуты между партийцами различных группировок. Они бывали столь ожесточенными, что можно было подумать, их участники через несколько минут отправятся прямиком в Кремль, чтобы оттуда руководить страной.
Бутырская тюрьма внутри. 1937. Фото: архив общества «Мемориал»
— Наш быт, — вспоминала Берта Александровна, — отличался анекдотическим своеобразием. На третий день тюремной жизни, когда я сжималась от холода и сырости в камере, в дверь постучали. Вошел стройный молодой человек в тюремной робе и, расшаркавшись, представился: князь
такой-то . Мне, к сожалению, не запомнилась одна из самых громких аристократических фамилий царской России, которую он назвал.
— Не удивляйтесь, madame, и не думайте, что я вас мистифицирую, — сказал гость слегка грассируя, — я пришел спросить, не нуждаетесь ли вы вчем-либо , и вообще, не могу ли ячем-нибудь быть вам полезен.
Как выяснилось чуть позже, бывший князь, бывший офицер «лейб-гвардии его величества» был приставлен к социалистам «для мелких услуг». Уже к вечеру он смастерил в камере маленькую печурку и принес охапку сухих дров. Возле этой самой печурки князь исоциалистка-революционерка потом вели долгие задушевные разговоры о французской поэзии, которую оба знали и любили.
…Мужкак-то , смеясь, спросил у Берты Александровны: «Скажи, что тебе все это напоминает?». Она, не задумываясь, ответила: «Театр! Мне все время кажется, что мы не в тюрьме, а на сцене, и разыгрываемкакую-то удивительную пьесу. Ведь не могут же они всерьез нас здесь держать. За что?!».
С началом первой пятилетки были открыты «новые формы и новые методы борьбы буржуазной контрреволюции против пролетарского государства, против социалистической индустриализации»: вредительство.
Шахтинский процесс явился первой ласточкой последовавших показательных процессов над вредителями во всех отраслях промышленности. Репрессии специалистов в разных областях знаний стали носить систематический характер. Один за другим бдительными органами ОГПУ раскрывались заговоры на производствах. В 1930 году состоялся процесс так называемой «Промпартии»; в 1933 году слушалось фальсифицированное дело о вредительстве на электрических станциях СССР; в 1937 году проводились целенаправленные репрессии против «шпионов, диверсантов и вредителей в энергетической промышленности и на электростанциях».
Цель вредительства — вызвать всеобщий хозяйственный кризис в стране, приурочив его к моменту нападения на советскую землю империалистических армий, и способствовать успеху новой интервенции.
Ярким примером подрывной деятельности вредительской организации в отдельных отраслях промышленности служит шахтинское дело, дело электровредителей, дело вредителей в области рабочего снабжения. Процесс над «Промпартией» явился судом над вредительством во всех отраслях народного хозяйства СССР.Минаев В. Подрывная работа иностранных разведок в СССР (Ч. 1). М.: Воениздат НКО СССР, 1940
После «чистки» во время кампании по борьбе с вредительством, когда часть специалистов осудили, других выгнали с работы, многие министерства и ведомства столкнулись с большой нехваткой квалифицированного персонала. Это послужило одной из причин, по которой в начале
Первая авиационная шарашка (
К сентябрю 1931 года конструкторские бюро при ОГПУ работали в Москве, Ленинграде, Харькове, в Западной Сибири, на Урале, в
В 1938 году в системе НКВД создается
В составе Бутырской тюрьмы образована тюрьма специального назначения с особым режимом содержания заключенных.
НАЧАЛЬНИКУ СПЕЦТЮРЬМЫ НКВД СССР КАПИТАНУ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ
тов. Дятлову
Направляю вам текст «Правил внутреннего распорядка для заключенных в тюрьме специального назначения».
Начальник главного тюремного управления НКВД ССР Комбриг (Галкин).
Подъем — в 7 утра, отход ко сну — в 23.
В помещениях тюрьмы свободное передвижение (от момента подъема до момента отхода ко сну).
Разрешается иметь с собой мыло, зубную щетку, порошок или пасту, одеколон, духи, щетки для чистки одежды и обуви, крем для обуви, верхнее платье, белье, безопасные бритвы, ремни, галстуки, подтяжки, запонки, расчески, мундштуки, трубки. Все перечисленные предметы, за исключением платья и белья, должны находиться в тумбочке или на полке в умывальнике, остальные вещи хранятся в чемоданах или сундуках в специально отведенном для этого помещении.
Заключенным разрешается получать денежные передачи (или денежные переводы по почте), посылки с продуктами и предметами личного обихода. В нерабочее время — пользоваться книгами из тюремной библиотеки, играть в шахматы, шашки, домино, бильярд, на музыкальных инструментах, в волейбол, заниматься индивидуальной физзарядкой.
Запрещено: получать и посылать письма, курить в столовой и спальне, передвигать койки, нарушать тишину после отхода ко сну, играть в карты и другие азартные игры, производить выборы старост, лавочных комиссийи т. п.
2 ноября 1939Дело с разъяснениями по вопросам охраны, режима, содержания и воспитания заключенных (5 мая 19
39—19 декабря 1956 гг.) ГАРФ. Ф. 9413. Оп. 1. Д. 5
Инструкция о порядке предоставления свиданий с родственниками заключенным спецтюрьмы ГУГБ НКВД СССР.
Свидания предоставляются в специально оборудованной комнате свиданий в здании административного корпуса Бутырской тюрьмы ГУГБ, в присутствии оперативного работника спецтюрьмы ГУГБ.
Письменные разрешения на свидания выдаются первым спецотделом НКВД СССР на основании служебных записок замначальника Особого технического бюро НКВД СССР.
Как правило, продолжительность свидания устанавливается в 30 минут. Одновременно свидание с заключенными могут иметь не более двух родственников.
На один и тот же день может быть выдано не более шести разрешений на свидания.
Копия разрешения направляется
1-м спецотделом НКВД СССР начальнику спецтюрьмы ГУГБ с расчетом получения последним не позднее чем за 24 часа до указанного в разрешении времени свидания.Заключенные, имеющие свидания с родственниками, доставляются в Бутырскую тюрьму ГУГБ группами в сопровождении сотрудников спецтюрьмы и ожидают своей очереди в изолированной камере на сборной площадке.
- Во время свиданий запрещаются разговоры на
какие-либо темы, кромесемейно-родственного бытового характера, разговоры на непонятном присутствующему сотруднику тюрьмы языке и передача продуктов, вещей, денег.25 мая 1939
Замнач. 1 спецотдела НКВД Баштаков
Замнач. Особого техбюро БекетовУказания тюремного управления НКВД СССР за
1938—1939 гг.
ГАРФ. Ф. 9413. Оп. 1. Д.1
См. также: Спецсообщение
Распоряжение о переводе заключенного С. П. Королева в Особое техническое бюро при наркоме внутренних дел СССР. Фото:
Квадратная в плане церковь стояла в центре тюремного двора. К каждому фасаду храма из стоящих напротив корпусов вели переходы, по которым заключенные независимыми друг от друга группами попадали в церковь на богослужение и молились изолированно.
Клировые ведомости Никитского сорока за 1823 год
Церковь Покрова Пресвятыя Богородицы, что в Московском губернском тюремном замке, состоящем в Никитском сороке. Построена в 1782 году старанием бывшего военного губернатора Захария Григорьевича Чернышова. Зданием каменная крепка. Престол один — во имя Покрова Пресвятыя Богородицы. Утварью достаточна. Причта по штату положено священник и два причетчика, из коих один в 1814 году по резолюции <…> упразднен, жалование его обращено в пользу священника и оставшегося там причетника. Земли при оной церкви не имеется. Священник Михаил Васильевич Быстров. В церкви с 1814 года.ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 744. Д. 1688. Ч. 3
Клировые ведомости Никитского сорока за 1848 год
Построена в 1782 году старанием наместника московского Захария Григорьевича Чернышова. Зданием каменная с отдельною деревянною на четырех столбах колокольнею, крепка. Престол один. Причта по штату: священник, дьячок и пономарь. Земли при сей церкви не имеется. Домов у священника и диакона и дьячка нет, дается им из Попечительского совета о тюрьмах Комитета. Приписных к сей церкви не имеется. Церковным имуществом заведует гражданское начальство. Священник Стефан Васильев Белянинов. На сем месте с 1843 года.ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 744. Д. 2289
В 1922 году церковь закрывается, а ее помещения используются для расширения тюремных площадей. Сохранилась опись церковного имущества того времени и акт передачи утвари в отдел по делам музеев Главнауки (ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 18. Д. 62). В последующие годы храм был приспособлен под больницу, в связи с чем окружающие центральную световую ротонду стены были надстроены на два этажа, снесен купол церкви и выломаны все своды, перебиты оконные проемы, устроены междуэтажные перекрытия, выложены новые стены. В результате этого церковь практически полностью утратила свой первоначальный вид и превратилась в один из тюремных корпусов.
Ближе к концу
7 апреля 2015 года. На кадрах можно увидеть внутренний двор тюрьмы, реконструированную церковь, памятные таблички.
Как и во многих пересыльных тюрьмах, в Бутырской в царское время содержались женщины с детьми. Так, Паулина Шавердо, «бабушка курской революции», вспоминает, что вместе с ней находилось несколько матерей, у которых были дети от 5–6 месяцев до 7 лет. Тем, у кого были грудные дети, приходилось сушить пеленки на собственном теле.
Дети, чуть не с колыбели видевшие обыски, аресты, грубость жандармов, оскорбления, которым подвергались их родные, и, находясь за тюремной решеткой, потеряли всю детскую жизнерадостность. Эти маленькие арестанты почти никогда не смеялись, говорили тихо, забившись под нары или
какой-нибудь свободный угол. Бывало, сидят группкой и шепчутся.
Практика помещения детей в те же местах заключения, где содержатся их родители, не исчезла и с приходом советской власти. Несмотря на особое внимание
Шура остается в опустевших Бутырках. Но вольности, которыми он пользовался до сих пор в пределах Бутырского двора, слишком подрывают основы. И Шурку обезвреживают.
1. С этой целью его выпускают на прогулку только на один час в день и уже не на большой тюремный двор, где растет десятка два деревьев и куда заглядывает солнце, а на узкий темный дворик, предназначенный для одиночек.
2. Запираются двери не только коридора, но и его одиночки, хотя корпус почти пуст, и достаточное количество замков отделяет и так Шурку от воли.
3. Коммунистическая комендатура так усердно празднует праздники Св. Пасхи, что даже на второй день ее отказывает в свидании приехавшим в первый раз за всю зиму из деревни братишке и сестренке, гражданам не менее опасного возраста. Дети ждут 2 часа и плачут у ворот, Шурка плачет в тюрьме, правительство РКП торжествует.
4. Должно быть, в целях физического обессиления врага помощник коменданта Ермилов отказался принять Шурке даже принесенное с воли молоко. Для других он передачи принял. Но ведь то были спекулянты и бандиты, люди гораздо менее опасные, чем СР Шура.
Не вспоминаются ли Вам, гражданин Дзержинский, кошмарные картины царской каторги, в тех же Бутырских стенах. А ведь тогда камеры детей не запирались, они пользовались льготными прогулками, им всегда принимались передачи.
Итак, Ваш первый воспитательный опыт удался. Шурка сидит под замком и смирился. Надеюсь, что эта педагогическая система, примененная ко всем детям РСФСР, даст не менее блестящие результаты. Жалею лишь, что положение печати в России лишает меня возможности достаточно рекламировать этот поучительный опыт, но не сомневаюсь, что история вполне вознаградит меня за это.Евгения Ратнер
Бутырки. 10 мая 21 г.
Нередко чекисты использовали детей в качестве агентов. «В мае 1920 г., — рассказывает
Их посадили в подвал и держали изолированно от других, но всю группу вместе. Чрезвычайка решила использовать арест вовсю. От детей стали требовать, сначала угрозами и обещаниями наград, выдачи других карманных воров. После нескольких бесплодных допросов <…> началось жестокое избиение. Били сначала кулаками, потом, когда дети попадали, их били каблуками сапог. Дети обещали полную выдачу. Так как фамилии товарищей дети не знали, то их возили каждый день по улицам в автомобилях, трамваях, водили на вокзалы. <…> Если день был неудачный, и ребенок не встречал или не указывал товарища по ремеслу, вечером он был избиваем. <…> Через три недели их перевезли в Бутырскую тюрьму. Худые, избитые, в рваном платье, с постоянным застывшим испугом на личиках, они были похожи на затравленных зверьков, видящих неминуемую и близкую смерть. Они дрожали, часто плакали и отчаянно кричали во сне. После
23-недельного сидения в Бутырской тюрьме дети снова были взяты в чрезвычайку.
Несмотря на организацию специальных мест заключения для детей и к середине
Беспризорные дети в товарных вагонах поезда прибывают в Болшевскую коммуну. Дети высаживаются из вагонов, бегут к сборному пункту, проходят парикмахерскую обработку. В последнем кадре с детьми появляется М. Погребинский, основатель и руководитель трудкоммуны.
Чуть позже, когда камеры Бутырской тюрьмы заполнят жены врагов изменников родины, практика содержания детей вместе с матерями вернется.
Рахиль Михайловна Мессерер-Плисецкая . Содержалась в Бутырской тюрьме вместе с семимесячным сыном Азарием весной 1938 г. Фото: Wikipedia
При аресте она не отдала грудного ребенка, и ее поместили в специальную камеру Бутырской тюрьмы, где было около ста матерей с грудными детьми. Все они размещались на сплошных нарах. Раз в день в камеру приносили лохань, наливали туда теплую воду с марганцовкой. В этой лохани поочередно купали младенцев, а потом стирали пеленки, которые сушили у себя на голове, на плечах. Вечерами Рахиль рассказывала нам о своей короткой карьере в кино и все беспокоилась — оставят ли энкаведисты ее старшего сына и дочь Майю у сестры — известной балерины Суламифь Мессерер, или брата — Асафа Мессерер.
Речь идет о Рахили Михайловне Плисецкой, матери известной балерины, которая была арестована в марте 1938 года как ЧСИР. Вместе с младшим сыном она содержалась в Бутырской тюрьме вплоть до отправки в АЛЖИР — Акмолинский лагерь жен изменников Родины.
Решением Политбюро от 1937 года было дополнительно регламентировано заключение в лагеря на 5–8 лет жен изменников Родины и троцкистов. Главная пересыльная тюрьма страны наполнила свои камеры красотой и статью близких женщин «изменников Родины».
В нерешительности я стояла у дверей: казалось, места для меня не найдется. Вдруг я услышала голос: «Розалия Моисеевна, идите сюда!» Это была Софья Евсеевна Прокофьева — заместитель
М. Е. Кольцова , возглавлявшего издательство «Журнально-газетное объединение», в которое входила и наша газета — «Moscow Daily News». Я работала в редакции секретарем и инструктором массового отдела, знала Софью Евсеевну мало. Муж ее был заместителем наркома внутренних дел Ягоды до его смещения.
Не успела я пробраться к Софье Евсеевне, как меня подозвала незнакомая молодая женщина (как я узнала позже — Наталья Соломоновна Левина, жена замнаркома финансов), предложила место рядом с собой и укрыла своим одеялом.
Едва я прилегла, воспоминания о событиях этой кошмарной сентябрьской ночи 1937 г. овладели мною.
…Мы спали, когда к нам постучали, и в квартиру вошли красноармеец с винтовкой и мужчина в штатском. Последний предъявил ордер на арест и обыск, который продолжался всего несколько минут. Присутствовавший при обыске дворник шепнул мне: «Вы в нашем доме уже пятнадцатая, — и добавил: — Авас-то за что?». Я не знала и попросила его: «Ради Бога, присмотрите за Володей!». Двенадцатилетний сын цеплялся за меня, плакал и просил не уходить. Слезы сына и мое отчаяние, кажется, подействовали на энкаведиста, и он сказал Володе: «Ты не волнуйся, с мамой только поговорят, и она вернется». Много лет спустя я узнала, что сына в ту же ночь отправили в Даниловский детский приемник. Все эти годы я ничего не знала о его судьбе.
Не захватив с собой даже самой необходимой одежды, я вышла из дома вслед за ночными «гостями» на Софийскую набережную, где нас ждала машина. Мне казалось, я не переживу этого ужаса.
В Бутырках я провела три бесконечных месяца. Порой мне казалось, что я останусь там навсегда. Но однажды среди ночи меня отвели на допрос, и я, к своему удивлению, увидела того самого молодого энкаведиста, который меня арестовал.
<…> Все женщины в камере были женами или сестрами арестованных «врагов народа», в большинстве своем членов ВКП(б), так же как мой мужЛ. А. Блок , арестованный в январе 1937 г.
Это Софья Евсеевна Прокофьева, сердечную заботу которой я ощутила с первого дня (точнее, с первой ночи) моего ареста. Это Людмила Кузьминична Шапошникова — жена крупного ленинградского партийцаМ. С. Чудова , женщина редкой красоты и высокого интеллекта. Член партии с 1918 г., она не только сама стойко переносила все лагерные невзгоды, но и всячески ободряла нас, поддерживая веру в конечную справедливость. Людмила Кузьминична, которую мы выбрали старостой, пробыла с нами недолго. Ее, Сарру Якир, Анну Ларину и других жен и сестер увезли в другой лагерь. Впоследствии я узнала, что Людмила Кузьминична погибла. Светлая память о ней осталась у меня на всю жизнь.
Блок-Баерс Р. М. Нью -Йорк — Москва — Сибирь по этапу // Звезда. 2001. № 9
27 февраля 1937 года был арестован Николай Иванович Бухарин. 20 сентября 1937 года была арестована и Анна Михайловна, его жена. Приговор — 8 лет ИТЛ. На этапе в лагерь у нее произошла встреча с вдовами Тухачевского и Якира. Анна Ларина вспоминает, как многих близких к расстрелянным «врагам народа» людей возвращали на пересмотр следствия. Для большинства пересмотр заканчивался расстрелом.
И. П. Уборевич , расстрелянный по «делу Тухачевского», со своей женой Ниной Евгеньевной. Нина Евгеньевна Уборевич была расстреляна при пересмотре дела в 1941 г. в Бутырской тюрьме. Фото:Ларина А. М. Незабываемое. М., 1989
В декабре 1938 года я возвращалась в Московскую следственную тюрьму после того, как уже в течение полутора лет находилась в ссылке в Астрахани, различных этапных и следственных тюрьмах и, наконец, в лагере для членов семей так называемых врагов народа в городе Томске, где я вторично была арестована и отправлена в тюрьму.
В то время многих жен крупных военных и политических деятелей вновь вызывали из лагерей в Москву — не для того, чтобы облегчить их участь, напротив, с целью ухудшить ее и тем самым уничтожить лишних свидетелей действительно совершаемых преступлений. Примерно одновременно со мной были вызваны в Москву жены Гамарника, Тухачевского, Уборевича, жена второго секретаря Ленинградского обкома партии Чудова, работавшего при Кирове, — Людмила Кузьминична Шапошникова.
<…> Я села на единственную свободную койку, и заключенные женщины сразу же рассказали, что до меня это место занимала няня внука Троцкого от его младшего сына Сергея. Рассказывали, что няня была очень привязана к ребенку и сквозь слезы повторяла: «Ничего, ничего, Левушка (внук был назван в честь деда), приедет дедушка, нашлет на них войско, на этих извергов, и нас освободит».
В той же камере я встретилась с секретаршей Ежова — Рыжовой. Так вопрос, который я не раз задавала Берии, прояснился окончательно. Рыжова рассказала мне о своем допросе. Берия объявил ей: «Ваш хозяин — враг народа, шпион», на что Рыжова ответила, что никогда бы не могла этого подумать, он же выполнял указания самого Сталина. А тот прикрикнул: «Плохо думали, не умеете распознавать врага!». Рыжова сказанное Берией приняла за чистую монету и сделала наивный вывод, сказав мне в утешение:
— Если мой Николай Иванович (она имела в виду Ежова) оказался шпионом, то вашего Николая Ивановича оправдают хотя бы посмертно.
Мне оставалось только молчать и не «просвещать» Рыжову.
Галина Ивановна Левинсон: «В июне или июле 1936 года в газетах появился отчет о процессе над Зиновьевым и Каменевым. Муж был поражен как громом. Дело в том, что он в свое время учился на одном курсе с сыном Зиновьева, Степаном Радомысленским, бывал у них в доме и никак не мог поверить, что Зиновьев — шпион, предатель… не помню, что там еще писали. А в ночь с 26 на 27 августа арестовали и моего мужа». Фото: архив общества «Мемориал»
Камера в Бутырках. Пол — сплошной настил из досок с очень узкими проходами. У двери — параша. Нас набилось человек сто. Спали впритирку на голых досках и поворачивались на другой бок по команде. Сентябрь был очень жаркий, многие пришли в летних платьях без пальто. Некоторых арестовали прямо на улице, и они не смогли зайти домой и сообщить домашним о своем аресте. Мне кажется, это была первая партия жен, арестованных в массовом порядке. Насколько помню, в камере были женщины, взятые 16 июля. Очевидно, это первый день, когда в Москве начали арестовывать жен «изменников Родины».
Сейчас я буду писать то, что, вероятно, пишут все. Стандарт. Тюремная жизнь. Сначала баня и прожарка одежды. Одежда съеживалась, особенно если у пальто были меховые воротнички. А в бане сиделинадзиратели-мужчины (хотя на это мне было наплевать — не люди они для меня были). Оправка два раза в день по полчаса. За это время всем надо было успеть оправиться, умыться, постирать хотя бы трусы. Ведь мывсе-таки женщины. Что действительно было достаточно унизительно — это кусочек газеты примерно 15×15 см, выдаваемый каждому в руки для оправки. После оправки камера являла собой странное зрелище: все стояли на нарах, размахивая трусами — сушили.
В нашей камере была пожилая женщина, Мария Цезаревна Адольф, которая в процессе этой сушки развлекала нас лекциями по истории костюма. Потом она оказалась на моем лагпункте и стала заведующей пошивочным производством.
Была среди нас однанемка-коммунистка , еще в Германии вышедшая замуж за латыша, работавшего в нашем полпредстве. Видимо, она уже отведала немецкой тюрьмы, потому что единственная в камере умела перестукиваться. Ответа не получала. В соседних камерах сидели такие же неопытные, как и мы. Звали ее Иоганна Киперс.
Еще выделялись две молодые, совсем молодые девушки с КВЖД. Их, бедняг, вызывали на допросы каждую ночь. Ни их имен, ни их дальнейшей судьбы не знаю. Остальных всех вызвали всего по одному разу со стандартным вопросом следователя: «Расскажите о контрреволюционной деятельности вашего мужа». Спрашивалось это со скукой, ибо ответы все были тоже стандартные. Либо «не знаю», либо «он контрреволюционной деятельностью не занимался». Мой допрос продолжалсядесять-пятнадцать минут. Затем опять камера и в конце месяца — еще один вызов для расписки под приговором — пять или восемь лет ИТЛ. Мне дали пять. Почему пять или восемь, мы так и не поняли.Левинсон Г. И. Я постаралась забыть. М.: Мемориал, 1996
Приказ о выдаче коменданту НКВД (Блохину) поименованных лиц, приговоренных к расстрелу, находящихся в Бутырской тюрьме НКВД СССР. Приговор приведен в исполнение 16 октября 1941 г. Среди приговоренных — жены врагов народа Уборевич, Тухачевская, Межлаук, Конель
Когда я вспоминаю о Бутырках, в первую очередь всплывает в памяти такой эпизод. Примерно через неделю или две заключенных женщин повели в тюремную баню. Пока мы там находились, в нашей камере шел обыск — так называемая «сухая баня». Когда вернулись, увидели, что все наши постели и жалкие вещи перевернуты и проверены до швов. А в самой бане, как только за нами закрыли двери и замкнули их на ключ, мы обнаружили, что вместо горячей воды из кранов шел сухой пар, а холодной воды не оказалось. Баня так переполнилась паром, что дышать стало нечем. Мы стали задыхаться, стучать в дверь, просить о помощи, но никто не откликался. Тогда я и Соня Меламуд (мы были моложе других) стали подтягивать задыхающихся женщин к замочной скважине, чтобы они могли подышать воздухом. Вскоре, потеряв сознание, мы все лежали как бревна на полу. Когда пришли надзиратели, нас стали обильно поливать холодной водой и вытаскивать за ноги в коридор. Когда мы очнулись, нам сказали: «Попробуйте только пожаловаться, нам ничего не будет, а вам несдобровать». Долго мы не могли прийти в себя: болела голова, у некоторых началась рвота. Мы лежали как трупы.
В тюрьме я просидела около трех месяцев, за это время мне не предъявили никаких обвинений. Я несколько раз писала заявления в разные инстанции вплоть до Сталина. Ответов ни на одно не получала. Однажды меня вызвал следователь — женщина (фамилию не помню), которая заявила, что мой муж Лаврентьев (не называя его имени и отчества) дал показания в том, что я знала о его враждебной деятельности и не донесла в органы НКВД. Я попросила зачитать его показания и назвать его имя и отчество. Она быстро начала перебиратькакие-то бумаги в папке, но ничего там не нашла. Тогда я заявила, что показания давать не буду, так как фамилия моего мужа не Лаврентьев, и все это придуманная ложь. На этом допрос закончился. В начале августа 1938 года мне объявили приговор «тройки», которым я была осуждена на пять летисправительно-трудовых лагерей.
ЛаврентьеваА. Г. Жертвы произвола // …Иметь силу помнить: Рассказы тех, кто прошел ад репрессий / сост.Л. М. Гурвич . М.: Моск. рабочий, 1991
Еще 16 июля 1941 года было принято решение о частичной эвакуации из Москвы центральных аппаратов НКВД — НКГБ СССР и сотрудников в Куйбышев, Чкалов, Уфу, Саратов, Киров, Новосибирск, Свердловск, Казань, Пензу, Молотов, Ульяновск. Особое техническое бюро, которое ведало заключенными специалистами, частично переводилось в Куйбышев (совр. Самара) и Казань, Тюремный отдел — в Чкалов (совр. Оренбург), Следственная часть, находившаяся в структуре НКГБ, — в Саратов (ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1. Д. 605. Л. 325–332. Машинопись. Копия приказа НКВД/НКГБ № 00931/00272 «Об обеспечении бесперебойной работы органов НКВД и НКГБ в условиях военного времени»). Едва ли не сразу после 22 июня 1941 года начинается эвакуация московских тюрем, в том числе и Бутырской.
По данным на 30 июня 1941 года, из Бутырской тюрьмы вывезено 1740 заключенных, из них:
- Унжлаг НКВД — 757
- Владимир — 150
- Саратов — 83
Об этапировании еще 1310 человек из Бутырской тюрьмы в Унжлаг вспоминает протоиерей Михаил Труханов:
Из Бутырской тюрьмы в ночь на 26 июня 1941 г. нас вывезли этапом — 1310 человек, и привезли в красных товарных вагонах на станцию Сухобезводное (примерно в ста километрах к северу от тогдашнего города Горького). На пересыльном лагерном пункте № 4 нас распределили по всем лагпунктам Унжлага. На
123-м лагпункте поначалу меня зачислили в лесоповальную бригаду строгого режима — интернациональную по составу. В «режимку» собрали «особо опасных» «контриков»: два испанца, один немец, два англичанина, три латыша, один еврей, несколько эстонцев и трое нас, русских.Труханов М. Воспоминания: Первые сорок лет моей жизни. Минск: Лучи Софии, 2010
Спецтюрьма и ее отделения, находившиеся при НИИ и заводах, эвакуировались со спецзаключенными, оборудованием и инвентарем в Казань, Дзержинск, Омск, Чебоксары и Чкалов. Отправка грузов Бутырской тюрьмы производилась в Чкалов, Саратов, Уфу,
Начальнику Бутырской тюрьмы
ОТБ при НКВД
19 июля 1941
Просьба срочно перебросить с3-го объекта
в гор. Казань на завод № 40 Наркомата боеприпасов:
- Жуковского Николая Ивановича
- Шнегаса Владимира Владимировича
- Овчинникова Ник. Ник.
- Силаева Ивана Макс.
- Михайлусова О. П.
- Газеева Ш. Б.
- Яковлева А. Б.
- Суслова В. П
в гор. Молотов на завод № 172 Наркомата вооружения
- Залесского Александра Григ.
- Змеева Григория Андр.
- Михайлова Алекс. Дмитр.
- Мурашова Модеста Иван.
- Ястребова Дмитр. Григ.
- Голубкова Вас. Алексеев.
- Яцовского Саламата Абрам.
- Точинского
на завод № 98 Наркомата боеприпасов (гор. Молотов)
- Лясовского Владимира Адольфовича
- Разумовского Сергея Николаевича
- Ступникова Сергея Даниловича
- Полякова
- Крыжановского
- Абрамовича
С началом войны в Молотовскую область было эвакуировано 124 промышленных предприятия с рабочими, инженерами, техническими и конструкторскими бюро. На заводе им. Кирова разместились пять эвакуированных пороховых предприятий. В их числе было как минимум два особых бюро, в которых работали заключенные
25 июля 1941
Командиру 14 дивизии конвойных войск НКВД СССР
тов. Волхонскому
Отконвоируйте из Бутырской тюрьмы в Казань в тюремном вагоне 34 психически больных заключенных.
Медперсонал на путь следования выделяет Бутырская тюрьма.
Кроме того, с первым плановым конвоем в Свердловск отправьте 23 заключенных спецтюрьмы назначением в гор. Молотов.
Исполнение донесите.
ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА ОТДЕЛА СЛУЖБЫ УКВ НКВД
ПОЛКОВНИК (Степанов)
Из акта ревизии ФО
УНКВД-НКВД -НКВД Бутырской тюрьмы. Фото: ГАРФ. Ф. Р9401. Оп. 4. Д. 148
С 30 октября 1941 до конца декабря 1941 года тюрьма находилась на консервации. Окончательное возвращение из эвакуации произошло в феврале 1942 года. Тогда же была проведена ревизия, в ходе которой обнаружились существенные растраты продовольствия, выделенного на содержание заключенных, а также их вещей, изъятых при аресте. Здесь стоит отметить, что пострадали от растрат не только узники Бутырки: при тюрьме в те годы находился базисный склад Тюремного управления, который через местные отделы снабжал все тюрьмы СССР предметами вещевого довольствия, обмундированием, авторезиной, медикаментами, канцпринадлежностями, литературой, прочим хозяйственным инвентарем и материалами.
Любопытно, что 13 февраля 1943 приказом за подписью наркома начальник Бутырки майор ГБ Пустынский арестовывался на трое суток «с исполнением служебных обязанностей (за антигосударственную практику дачи двойных заявок и получение излишних продуктов)», а на следующий день, 14 февраля он же попал под другой приказ Лаврентия Павловича, в соответствии с которым Пустынскому присваивалось спецзвание «полковник госбезопасности».
2 ноября 1946 года подполковник Журавлев Михаил Александрович (начальник тюрьмы с 1946 по 1949 годы) принимает Бутырскую тюрьму. Штат и личный состав тюрьмы утвержден приказом МВД СССР № 002059 от
Содержится всего 5070 человек при установленном лимите в 3500 (непосредственно в тюрьме 4392, в подсобном хозяйстве — 356, на строительной площадке — 258 и на кирпичном заводе в Бескудниково — 64). Около 1000 заключенных не обеспечены постельными принадлежностями (недостаток и невозможность укладки матрацев на нарах
По неполным данным, начиная с июня 1956 года по август 1959 года тюрьму посетили 34 иностранные делегации, в их числе представители Англии, Бирмы, Венгрии, Греции, Франции, США, Дании, Италии, Ирана, Китая и пр. В составе делегаций были, как правило, профессиональные юристы, политические и общественные деятели, члены международных организаций и участники международных семинаров и конференций. Отремонтированную и прикрывшую характерные сталинские приметы Бутырскую тюрьму в указанные годы демонстрировали особенно охотно. Стенограммы бесед, составленные после подобных посещений, невольно напоминают притчу «Улыбка Будды» из романа Солженицына.
Стенограмма беседы при посещении участницами международного семинара «Равноправие женщин в СССР» Бутырской тюрьмы
21 сентября 1956И. О. НАЧАЛЬНИКА ТЮРЬМЫ: Наша тюрьма называется Бутырской тюрьмой. Это — тюрьма следственная. Заключенный находится здесь весь период следствия. Затем, если он признан виновным, осужден, приговор вступил в законную силу, заключенного направляют в колонию. Вместе с тем у нас есть некоторая часть заключенных, которые, по их личному согласию, отбывают срок наказания здесь. В тюрьме они работают, и за хорошую работу им засчитывают один день за 2–3 дня заключения.
ВОПРОС: Имеются ли здесьженщины-заключенные ?
— Здесь отбывают заключение и мужчины, и женщины. Но женщин — незначительный процент. Содержатся они раздельно.И. О. НАЧАЛЬНИКА ТЮРЬМЫ: Тюрьма эта старая, существует 150 с лишним лет. Раньше здесь содержались лица, которые выступали против царского строя. Сейчас здесь содержатся заключенные, арестованные и осужденные за хищение государственной собственности, собственности граждан, за должностные преступления, бандитизм, разбой и убийство.
Порядок у нас такой. Каждый заключенный имеет койку, постельные принадлежности, постельное белье. В камерах содержится от 3–4 до 20 человек. Питаются заключенные три раза в день: завтрак, обед, ужин. Ежедневно всем заключенным дается часовая прогулка, а беременным женщинам и больным — двухчасовая. Каждый заключенный три раза в месяц получает передачи с продуктами и вещами от своих родственников.
ВОПРОС: Подвергается ли переписка цензуре?
— Нет, не подвергается.
ВОПРОС: Как с курением и спиртными напитками?
— Курить разрешается сколько угодно, а вино запрещено. В магазине ни вино, ни пиво не продаются. Ни личному составу, ни заключенным пить вино и пиво не разрешается.
Назначение нашей советской тюрьмы состоит в том, чтобы не избавляться от человека, а перевоспитывать его. Поэтому мы много работаем над соответствующим воспитанием заключенных. Все камеры тюрьмы радиофицированы, в каждом коридоре имеется телевизор. Кстати, вчера заключенные смотрели ваше выступление по телевидению. Заключенные ежедневно получают свежие газеты. В тюрьме имеется библиотека; заключенные постоянно читают художественную литературу. Они обеспечиваются настольными играми — шашками, шахматами, домино. Для работающих в тюрьме еженедельно устраиваются киносеансы. По местному вещанию мы проводим доклады о международном положении и о внутреннем положении Советского Союза, беседы врача о гигиене, беседы на литературные, технические и другие темы. Вся работа, которую проводит администрация тюрьмы, направлена на воспитание заключенных, на поддержание их достоинства граждан Советского Союза.
<…>
ВОПРОС: Сколько заключенных содержится в этой тюрьме?
— 1120 человек.
ВОПРОС: Сколько женщин?
— 163 человека. Женщины ведут себя благороднее, чем мужчины (пометка карандашом «?»). В Москве существовала женская тюрьма. Сейчас она закрыта. Это оттого, что среди женщин преступность резко понизилась.
ВОПРОС: Сколько в Москве тюрем?
— Три. А раньше было пять.
<…>
ВОПРОС: Для политических заключенных существует такой же режим?
— Если такие бывают, то они сидят в этой тюрьме, и режим — общий для всех.
ВОПРОС: Разрешается ли священнику посещать тюрьму?
— За все время моей работы здесь случаев, чтобыкто-нибудь просил священников, не было.
ВОПРОС: Применяются ли телесные наказания?
— Нет. По советскому уголовному законодательству применение телесных наказаний категорически запрещено. Служащий, который допустит это, сам будет нести уголовную ответственность.
(Затем гостям показывают библиотеку.)
И. О. НАЧАЛЬНИКА ТЮРЬМЫ: Заключенным дается каталог, и они могут выбрать любую книгу. Книги им приносят в камеры.
ВОПРОС: Имеются ли в библиотеке книги французских авторов?
— Да, имеются. (Приносят несколько книг французских авторов.)
ВОПРОС: Есть ли в библиотеке английские книги?
— Есть. (Приносят несколько книг английских писателей.)
ВОПРОС: А имеются ли книги на английском языке?
— Имеются. (Приносят несколько книг на английском языке.) Есть еще произведения Шекспира на английском языке. Сейчас эта книга на руках.И. О. НАЧАЛЬНИКА ТЮРЬМЫ: Что еще желаете посмотреть?ГАРФ. Ф. 7928. Оп. 2. Д. 1678
Солженицын оказывался в Бутырской тюрьме пять раз. В первый раз его перевели туда для ознакомления с приговором. Второй и третий — перед отправкой в шарашки. В четвертый раз там состоялось его свидание с женой, а в пятый, последний, раз он был доставлен в Бутырскую тюрьму перед этапом в спецлагерь.
В ночь на 29 мая 1945 года Солженицына перевезли ожидать приговор из Лубянской тюрьмы в Бутырскую. Именно в Бутырской тюрьме он узнал о предстоящем Параде Победы:
В июне 1945 года каждое утро и каждый вечер в окна Бутырской тюрьмы доносились медные звуки оркестров откуда-то изнедалека — с Лесной улицы или с Новослободской. Это были все марши, их начинали заново и заново. <…> А мы стояли у распахнутых, но непротягиваемых окон тюрьмы за мутно-зелеными намордниками из стеклоарматуры и слушали. Маршировали то воинские части? или трудящиеся с удовольствием отдавали шагистике нерабочее время? — мы не знали, но слух уже пробрался и к нам, что готовятся к большому параду Победы, назначенному на Красной площади на июньское воскресенье — четвертую годовщину начала войны.
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 1. Гл. 6. С. 154
Уже с весны 1945 года заключенные сеяли слухи о возможной амнистии в связи со скорым концом войны, а в июне 1945-го, когда стало известно о готовящемся Параде Победы, их надежды на амнистию еще больше укрепились. Большинство разговоров касалось лишь амнистии, всех новичков спрашивали, что известно.
И вдруг в знаменитом фиолетовом выходном вестибюле бутырской бани мы в начале июля прочли громадное пророчество мылом по фиолетовой поливанной плитке гораздо выше человеческой головы (становились, значит, друг другу на плечи, чтоб только дольше не стерли): «Ура!!! 17 июля амнистия!»
Сколько ж у нас было ликования! («Ведь если б не знали точно — не написали бы!») Все, что билось, пульсировало, переливалось в теле, — остановилось от удара радости, что вот откроется дверь…Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 1. Гл. 6. С. 180
Правда, автор «пророчества» ошибся с датой: амнистия состоялась не 17, а 7 июля 1945 года. О ее результатах — и итогах следствия — Солженицын узнал 27 июля.
После утреннего кипятка нас с ним вызвали. Камера провожала нас шумными добрыми пожеланиями, многие уверяли, что мы идем на волю (из сопоставления наших «легких дел» так получалось). <…>
Собрали нас человек двадцать из разных камер и повели сначала в баню (на каждом жизненном изломе арестант прежде всего должен пройти баню). Мы имели там время, часа полтора, предаться догадкам и размышлениям. <…>
Привели в бутырский вокзал (место приема и отправки арестантов; название очень меткое, к тому ж и главный вестибюль там похож на хороший вокзал), загнали в просторный бокс. В нем был полумрак и чистый свежий воздух: его единственное маленькое окошко располагалось высоко и без намордника. <…>
Три часа нас никто не трогал, никто не открывал двери. Мы ходили, ходили, ходили по боксу и, загонявшись, садились на плиточные скамьи. А веточка все помахивала, все помахивала за щелью, и осатанело перекликались воробьи.
Вдруг загрохотала дверь, и одного из нас, тихого бухгалтера лет тридцати пяти, вызвали. Он вышел. Дверь заперлась. Мы еще усиленнее забегали в нашем ящике, нас выжигало.
Опять грохот. Вызвали другого, а того впустили. Мы кинулись к нему. Но это был не он! Жизнь лица его остановилась. Разверстые глаза его были слепы. Неверными движениями он шатко передвигался по гладкому полу бокса. Он был контужен? Его хлопнули гладильной доской?
— Что? Что? — замирая спрашивали мы. (Если он еще не с электрического стула, то смертный приговор ему во всяком случае объявлен.) Голосом, сообщающим о конце Вселенной, бухгалтер выдавил:
— Пять!! Лет!!!
И опять загрохотала дверь — так быстро возвращались, будто водили по легкой надобности в уборную. Этот вернулся, сияя. Очевидно его освобождали.
— Ну? Ну? — столпились мы с вернувшейся надеждой. Он замахал рукой, давясь от смеха:
— Пятнадцать лет!
Это было слишком вздорно, чтобы так сразу поверить.Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 1. Гл. 6. С. 181-182
Затем вызвали Солженицына и объявили ему приговор: осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей:
Ни на пол-удара лишнего не стукнуло мое сердце — так это было обыденно. Неужели это и был мой приговор — решающий перелом жизни? Я хотел бы взволноваться, перечувствовать этот момент — и никак не мог. А майор уже пододвинул мне листок оборотной стороной. И семикопеечная ученическая ручка с плохим пером, с лохмотом, прихваченным из чернильницы, лежала передо мной.
— Нет, я должен прочесть сам.
— Неужели я буду вас обманывать? — лениво возразил майор. — Ну, прочтите.
И нехотя выпустил бумажку из руки. Я перевернул ее и нарочно стал разглядывать медленно, не по словам даже, а по буквам. Отпечатано было на машинке, но не первый экземпляр был передо мной, а копия:В ы п и с к а
из постановления ОСО НКВД СССР от 7 июля 1945 года
№…Затем пунктиром все это было подчеркнуто и пунктиром же вертикально разгорожено:
С л у ш а л и:
Об обвинении такого-то (имярек, год рождения, место рождения).
П о с т а н о в и л и:
Определить такому-то (имярек) за антисоветскую агитацию и попытку к созданию антисоветской организации 8 (восемь) лет исправительно-трудовых лагерей»Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 1. Гл. 7. С. 183-184
7 июля 1945 года, в день той самой амнистии, состоялось заседание ОСО НКВД, на котором был заочно вынесен вердикт, а 27 июля бывший капитан Солженицын был осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей по 58-й статье УК (п. 10, 11).
Часть заключенных — бытовики и уголовники — в самом деле были амнистированы. Слух об амнистии оказался правдой. Только «великая сталинская амнистия» почти не затронула политических, тех, кто был осужден по 58-й статье: «Вот какова оказалась та великая сталинская амнистия, какой «еще не видел мир». Где, в самом деле, видел мир амнистию, которая не касалась бы политических?» (Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 3. Гл. 6. С. 500).
Всех приговоренных должны были перевезти в Краснопресненскую пересыльную тюрьму, но та оказалась переполненной, и поэтому их временно разместили в бывшей Бутырской церкви, служившей местом резерва и внутренней пересылки при Бутырской тюрьме. О ней Солженицын подробно вспоминает в «Архипелаге…»:
После приговора ОСО нас ввели в церковь (самое время, не худо бы и помолиться!), взвели на второй этаж (там нагорожен был и третий) и из осьмигранного вестибюля растолкали по разным камерам. Это была просторная камера, в которой держали в то время двести человек. Спали, как всюду, на нарах (они одноэтажные там), под нарами и просто в проходах, на плитчатом полу. <…> В церковных камерах все было временное, лишенное и той иллюзии постоянства, какая была в камерах следственных и ожидающих суда. Перемолотое мясо, полуфабрикат для ГУЛАГа, арестантов держали здесь те неизбежные дни, пока на Красной Пресне не освобождалось для них немного места. Единственная была здесь льгота — ходить самим трижды в день за баландою (здесь не было в день ни каши, но баланда — трижды, и это милосердно, потому что чаще, горячей и тяжелей в желудке). Льготу эту дали потому, что в церкви не было лифтов, как в остальной тюрьме, и надзиратели не хотели надрываться. Носить надо было тяжелые большие баки издалека, через двор, и потом взносить по крутой лестнице, это было очень трудно, сил мало, а ходили охотно — только бы выйти лишний раз в зеленый двор и услышать пение птиц. <…> В церковных камерах был свой воздух: он уже чуть колыхался от предсквозняков будущих пересылок, от предветра полярных лагерей. В церковных камерах шел обряд привыкания — к тому, что приговор свершился и нисколько не в шутку; к тому, что как ни жестока твоя новая пора жизни, но мозг должен переработаться и принять ее. Это трудно давалось.
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 2. Гл. 4. С. 380
В июле 1946 года Солженицын находился в московском лагере на Калужской заставе. Работал паркетчиком в плотницкой бригаде и в свободные часы читал доступные заключенным книги — прочел несколько учебников по физике, книги с изложением идей Макса Борна и теории относительности Эйнштейна, а также каким-то недоразумением принесенный с воли официальный отчет военного министерства США о первой атомной бомбе. В лагерях в то время как раз пошел слух, что при СНК создано специальное 1-е управление под руководством Берии, которое занимается созданием атомной бомбы и нуждается в заключенных-специалистах, которых освобождают из лагерей и посылают на «Райские острова»:
Это — глухая, совершенно недостоверная, никем не подтвержденная легенда, которую нет-нет да и услышишь в лагерях: что где-то в этом же Архипелаге есть крохотные Райские острова. Никто их не видел, никто там не был, а кто был — молчит, не высказывается. На тех островах, говорят, текут молочные реки в кисельных берегах, ниже как сметаной и яйцами там не кормят; там чистенько, говорят, всегда тепло, работа умственная и сто раз секретная.
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 2. Гл. 4. С. 370-371
В начале зимы 1946 года в их лагере был мелкий чиновник, который просил заключенных заполнить учетные карточки ГУЛАГа. В карточках была важнейшая графа — специальность. Солженицын в этой графе указал «ядерный физик». Его пребывание в лагере на Калужской площади внезапно прекратилось 18 июля.
Моя лагерная жизнь перевернулась в тот день, когда я со скрюченными пальцами (от хватки инструмента они у меня перестали разгибаться) жался на разводе в плотницкой бригаде, а нарядчик отвел меня от развода и со внезапным уважением сказал: «Ты знаешь, по распоряжению министра внутренних дел…»
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 2. Гл. 4. С. 370
В тот же день, 18 июля, Солженицына второй раз в жизни привезли в Бутырскую тюрьму. Его привезли после обеда, но тюрьма была перегружена заключенными, поэтому приемные процедуры растянулись на 11 часов, и только в три часа ночи Солженицына впустили в камеру №75:
…Ах, что это была за камера! — не самая ли блестящая в моей тюремной жизни?.. <…> Освещенная из-под двух куполов двумя яркими электрическими лампами, камера спала вповалку, мечась от духоты: жаркий воздух июля не втекал в окна, загороженные намордниками. Жужжали бессонные мухи и садились на спящих, те подергивались. Кто закрыл глаза носовым платком от бьющего света. Остро пахла параша — разложение ускорялось в такой жаре. В камеру, рассчитанную на 25 человек, было натолкано не чрезмерно, человек 80. Лежали сплошь на нарах слева и справа и на дополнительных щитах, уложенных через проход, и всюду из-под нар торчали ноги, а традиционный бутырский стол-шкаф был сдвинут к параше. Вот тут-то и был еще кусочек свободного пола, и я лег. Встававшие к параше так до утра и переступали через меня.
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 2. Гл. 4. С. 375-376
В камере встречались два потока заключенных: поток новичков, только направляемых в лагеря, и старых лагерников, «сплошь специалистов — физиков, химиков, математиков, инженеров-конструкторов, направляемых неизвестно куда, но в какие-то благополучные научно-исследовательские институты». К Солженицыну подошел один из старых лагерников и представился профессором Тимофеевым-Ресовским, «президентом научно-технического общества 75-й камеры». Это «общество» ежедневно собиралось после утренней пайки около левого окна камеры и выступало с научными сообщениями. Тимофеев-Ресовский спросил Солженицына, может ли он тоже «сделать какое-нибудь научное сообщение». Солженицын, застигнутый врасплох, вспомнил, что недавно в Калужском лагере у него имелась «две ночи принесенная с воли книга — официальный отчет военного министерства США о первой атомной бомбе». Именно с пересказом содержания этой книги и выступил Солженицын:
После пайки собралось у левого окна научно-техническое общество человек из десяти, я сделал свое сообщение и был принят в общество. Одно я забывал, другого не мог допонять, — Николай Владимирович, хоть год уже сидел в тюрьме и ничего не мог знать об атомной бомбе, то и дело восполнял пробелы моего рассказа. Пустая папиросная пачка была моей доской, в руке — незаконный обломок грифеля. Николай Владимирович все это у меня отбирал, и чертил, и перебивал своим голосом так уверенно, будто он был физик из лос-аламосской группы.
все цитаты см.: Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 2. Гл. 4. С. 375-376
Тимофеев-Ресовский и Солженицын в Обнинске. 1967 г. Фото:
Тимофеев-Ресовский и Солженицын в Обнинске. 1967 г. Фото:
Из воспоминаний о 75-й бутырской камере знаменитого биолога Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского:
Еще на Лубянке я затеял коллоквий. Там Васютинский, профессор, прочел нам курс древних культур. Коллоквий у нас был выдающийся. Потом в Бутырках был, где я с Солженицыным просидел. Он тогда участвовал немножко в нашем коллоквии. А потом был и в лагере. В Бутырках у нас участвовало человек 17. Три попика было — два православных и один униатский. Мы его, между прочим, там окропили и окрестили, обратно приняли в лоно православной церкви: он очень просил. Биолог — один я. Четыре физика, четыре инженера, два энергетика и один экономист. Я там читал доклады о биофизике ионизирующих излучений, о хромосомной теории наследственности, о копенгагенских общеметодологических принципах, о значении этих принципов для современной философии онтологического направления, для современной онтологии. Затем физики читали по своей науке. Из 17 человек живы остались Каган да я. Попик-то униатский, которого мы окрестили, очень был силен по патристике. Он нам патристику читал — учение о святых отцах церкви. Очень интересный был курс. А старый православный попик, совершенно замечательный, отец Гавриил, прочел нам три лекции о непостыдной смерти. Почти всем нам это понадобилось потом. Вкратце философское содержание сводилось к тому, что всякие люди начинают думать о смысле жизни и выдумывают обыкновенно всякую чепуху. А смысл-то жизни очень прост — непостыдно умереть, умереть порядочным человеком, чтобы, когда будешь умирать, не было совестно, чтобы совесть твоя была чиста. Совершенно замечательная лекция была. И, наверное, так через недельку он и преставился.
В 1987 году журнал «Новый мир» опубликовал документальную повесть Даниила Гранина «Зубр», посвященную жизни и судьбе Тимофеева-Ресовского. Только после публикации этой повести в Советском Союзе широко узнали о фантастической биографии и судьбе знаменитого в мире ученого.
Солженицын о Тимофееве-Ресовском:
Он действительно работал с одним из первых европейских циклотронов, но для обучения мух-дрозофил. Он был из крупнейших генетиков современности. <…> Шредингер в брошюре «Что такое жизнь» нашел место дважды процитировать Тимофеева-Ресовского, уже давно сидевшего.
А он вот был перед нами и блистал сведениями изо всех возможных наук. Он обладал такой широтой, которую ученые следующих поколений даже и не хотят иметь (или изменились возможности охвата?). Хотя сейчас он так был измотан голодом следствия, что эти упражнения ему становились нелегки. По материнской линии он был из захудалых калужских дворян на реке Рессе, по отцовской же — боковой потомок Степана Разина, и эта казацкая могута очень в нем чувствовалась – в широкой его кости, в основательности, в стойкой обороне против следователя, но зато и в голоде, сильнейшем, чем у нас.Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 2. Гл. 4. С. 376
Весной 1965 года в городе Обнинске Калужской области Жорес Медведев устроил следующую — после почти двадцатилетнего перерыва — встречу Тимофеева-Ресовского и Солженицына.
Солженицын вернулся в Бутырки еще три раза.
21 февраля 1947 года два конвоира взяли Солженицына на этап из авиационной шарашки города Рыбинска Ярославской области в Москву. Спецконвой доставил его в Москву на обычной электричке, в Москве на Ярославском вокзале они пересели в трамвай, доехали до Новослободской, а от станции пешком дошли до Бутырской тюрьмы. Эти несколько случайных часов на воле потрясут Солженицына, который два года не знал вольной жизни и вдруг увидел ее глазами лагерника.
Ты окунаешься в гущу воли, толкаешься в станционном зале. Успеваешь проглянуть объявления, которые наверняка и ни с какой стороны не могут тебя касаться. Сидишь на старинном пассажирском «диване» и слушаешь странные и ничтожные разговоры. <…> Я тру лоб, я закрываю глаза, открываю — опять этот сон: никем не конвоируемое скопище людей. Я твердо помню, что еще сегодня ночевал в камере и завтра буду в камере опять. А тут какие-то контролеры со щипчиками: «Ваш билет» — «Вон, у товарища». <…> Мне сказано — держаться просто, я и держусь куда проще: увидел в соседнем купе боковое место у окна и пересел. А конвоирам в том купе места не нашлось. Они сидят в прежнем и оттуда влюбленными глазами за мной следят. В Переборах освобождается место через столик против меня, но прежде моего конвоира место успевает занять мордатый парень в полушубке, меховой шапке, с простым, но крепким деревянным чемоданом. Чемодан этот я узнал: лагерного изготовления, made in Архипелаг.
<…>
Мы выходим на площадь с Ярославского вокзала. Надзиратели мои опять попались новички, Москвы не знают. Поедем трамваем «Б», решаю я за них. Посреди площади у трамвайной остановки — свалка, время перед работой. Надзиратель поднимается к вагоновожатому и показывает ему книжечку МВД. На передней площадке, как депутаты Моссовета, мы важно стоим весь путь и билетов не берем.
Мы подъезжаем к Новослободской, сходим — и первый раз я вижу Бутырскую тюрьму извне, хотя четвертый раз уже меня в нее привозят, и без труда я могу начертить ее внутренний план. У, какая суровая стена на два квартала! Холодеют сердца москвичей при виде раздвигающейся стальной пасти этих ворот. Но я без сожаления оставляю московские тротуары, как домой иду через сводчатую башенку вахты, улыбаюсь в первом дворе: узнаю знакомые резные деревянные главные двери — и ничто мне, что сейчас поставят — вот уже поставили — лицом к стене и спрашивают: «фамилия? имя-отчество?.. год рождения?..»Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 2. Гл. 4. С. 371-373
6 марта 1947 года Солженицын будет этапирован в Загорск для работ в оптической шарашке.
19 марта 1950 года он в четвертый раз — и всего на несколько часов — оказался в Бутырской тюрьме, в которой состоялось свидание с женой Натальей Решетовской.
19 мая 1950 года Солженицын был взят на этап из Марфинской шарашки в Бутырскую тюрьму. Это была последняя, пятая Бутырка Солженицына. Он пробыл там пять недель. Ранним утром 25 июня Солженицына и других заключенных повезли на Казанский вокзал, а оттуда — в трехмесячный этап в Экибастуз.
Эпизод телесериала описывает события