Адрес: г. Москва, ул. Кузнецкий мост, д. 24 (ул. Кузнецкий мост, д. 16)
Здесь в квартире № 7 на втором этаже находилась организация, помогавшая политическим заключенным и их семьям. Московский Политический Красный Крест был закрыт в 1922 году, его преемником стал Помполит, просуществовавший до 1938 года. Деятельность обеих организаций была связана с Екатериной Павловной Пешковой, первой женой Максима Горького.
В 1921 году на работу с распределением в Красный Крест посылались заключенные Покровского лагеря принудительных работ.
На первом этаже этого же дома с 1935 года находилась справочная и приемная
Угол Кузнецкого моста и Большой Лубянки. Д. 16 слева. 1908–1910 гг. Фото:
Группы помощи политическим заключенным начали формироваться в России во второй половине 19 века. Первая такая организация была создана народовольцами в 1881 году и называлась «Революционным Красным Крестом» (после ликвидации «Народной воли» — «Общество помощи политическим ссыльным и заключенным»). Другие организации возникали в основном при поддержке русских
Сразу же после Февральской революции 1917 года в Москве начало работать «Общество помощи освобожденным политическим», которое возглавляла знаменитая народоволка Вера Николаевна Фигнер (1852–1942).
Уже после захвата власти большевиками — сначала в Петрограде, а затем в Москве — начали возрождаться комитеты Политического Красного Креста (ПКК). В начале 1918 года впервые за все время существования деятельность ПКК была легализована. Председателем Московского комитета ПКК в апреле 1918 года был избран известный по дореволюционным политическим процессам юрист Николай Константинович Муравьев. Наряду с ним среди учредителей МПКК были Екатерина Павловна Пешкова, Михаил Львович Винавер, Владимир Галактионович Короленко, Петр Алексеевич Кропоткин и другие.
В момент наивысшего государственного и общественного развала, в эпоху обострившейся классовой вражды и ненависти Московский Политический Красный Крест с верой в успех своих усилий вновь поднимает свой прежний стяг, — уважения к человеку, заботы о человеческой личности, стремления облегчить страдания людей…
Манифест Московского ПКК, опубликованный в газете «Наше Слово» от 26 мая 1918 года
Московский комитет вскоре начал играть роль Всесоюзного ПКК, в который вошли комитеты ПКК в Петрограде, Харькове, Астрахани и других городах. 20 ноября 1918 года было организовано Российское общество Красного Креста, которое 15 октября 1921 года было юридически признано Международным Комитетом Красного Креста. Средства ПКК складывались из членских взносов, добровольных пожертвований, сборов от лекций, концертов, спектаклей и доходов от реализации печатной продукции.
Формы помощи заключенным и их родственникам включали в себя: подачу заявлений об изменении условий содержания заключенных, смягчении участи осужденных, приглашение адвокатов в ходе предварительного следствия и судебного разбирательства, снабжение арестованных продуктами питания, лекарствами, одеждой, периодическими изданиями, книгами
Деятельность ПКК распространялась не только на арестованных представителей «левых» партий и групп (социалистов, анархистов
В августе 1922 года все общественные организации страны обязали зарегистрироваться в органах внутренних дел и Советах рабочих, красноармейских и крестьянских депутатов (согласно декрету Совнаркома «О порядке утверждения и регистрации обществ и союзов, не преследующих цели извлечения прибыли, и порядке надзора за ними»). ПКК было отказано в регистрации, и в том же месяце огранизация была закрыта.
Осенью 1922 года с большим трудом Екатерине Пешковой удалось зарегистрировать в Москве
Деятельность Е.П. проходила в трех сферах. Первая, отнимавшая у нее больше всего времени, — это справочная служба. Е.П. получала и сообщала родственникам все сведения о местонахождении арестованных, о характере предъявленных им обвинений, о продвижении дела — вплоть до приговора. <…>
Вторая сфера деятельности Е.П. заключалась в проталкивании через ОГПУ различных ходатайств. Скажем, просьбу о соединении мужа с женой или жениха с невестой, о переводе из ссылки в место, где можно получитькакое-нибудь специализированное лечение, о досрочном освобождении из политизолятора заболевшего заключенногои т.д. Все эти ходатайства приносили к Е.П., и она обращалась с ними в соответствующую инстанцию. В20-х годах ей в большинстве случаев удавалось добиваться выполнения этих ходатайств. <…>
Третье направление деятельности Е.П. — материальная помощь сидящим в московских тюрьмах и находящимся в ссылках и политизоляторах.Екатерина Павловна Пешкова и ее помощь политзаключенным. Сообщение О. Маркова // Память: Исторический сборник. Вып. 1.
Нью-Йорк , 1978. С. 313–324
С ужесточением режима в стране и ростом числа репрессированных Помполиту становилось все труднее работать. С одной стороны, число заключенных стремительно росло, средств поступало все меньше и меньше, а значит, невозможно стало оказывать практическую помощь многим заключенным, с другой — власти почти перестали обращать внимание на ходатайства Помполита. К концу 1920-х, можно сказать, что работала только его справочная служба, отвечая, по мере возможности, на запросы. Но даже в таком виде Помполит был очень важен для заключенных и их родных.
15 июля 1938 года Помполит по приказу Николая Ежова был официально ликвидирован.
Сведения о работе Екатерины Пешковой и ее команды сохранились в многочисленных воспоминаниях ее современников.
Организация помощи политическим заключенным располагалась тогда в маленькой трехкомнатной квартире на Кузнецком мосту.
По-моему , в доме 24, на втором этаже. Было очень странно видеть у подъезда этого дома, среди большого количества вывесок различных учреждений организаций, маленькую дощечку с лаконичной надписью: «Помощь политическим заключенным». <… > Я очень хорошо помню эту квартиру. Из входных дверей вы попадали в маленькую прихожую, из которой одна дверь вела прямо, а другая направо. Направо была большаякомната-приемная , в центре которой стоял стол, а по стенам — стулья, на которых обычно сидело не менее 30–40 человек. Поскольку в 1924–25 гг. основная масса арестованных по политическим делам была молодежь, то в этой приемной чаще сидели плачущие матери, изредка — жены. Мужчины там, как правило, не встречались. <…> Из приемной был вход налево, в маленькую комнатку Е.П., а комната, которая была прямо напротив входной двери, тоже имела дверь в кабинет Е.П. В этой средних размеров комнате, позади которой находилась кладовая (там хранились продукты для передач, бумага для упаковкии т. д. ) и, кажется, кухня, работали технические сотрудникиЕ.П. Их было 2–3 человека, и в их функции входили организация передач и посылок, закупка продовольствия, расфасовка передач и доставление их в тюрьмы, отправление почтовых переводов.Екатерина Павловна Пешкова и ее помощь политзаключенным. Сообщение О. Маркова // Память: Исторический сборник. Вып. 1. Нью-Йорк , 1978. С. 313–324
На чем базировались возможности Е.П.? Прежде всего, на ее личных дружеских отношениях с Дзержинским. Отношения эти установились еще с дореволюционного времени... Она имела право личного приема у него. Два или три раза в неделю она ездила к Дзержинскому и решала все вопросы об удовлетворении тех или иных ходатайств непосредственно с ним. <...>
После смерти Дзержинского, пока работал Менжинский, она пользовалась такой же легкостью доступа в верхи ОГПУ, как при Дзержинском. Хотя к Менжинскому Е.П. попадала довольно редко, так как он большую часть времени болел и практически не работал, но старые установки по отношению к Е.П., в основном, сохранились.
Но когда после смерти Менжинского председателем ОГПУ стал Ягода, положение Е.П. резко изменилось. Практически она потеряла всякую возможностьчего-нибудь добиваться, и возможность удовлетворения ходатайств свелась к минимуму. Постепенно эти ходатайства от Е.П. просто перестали принимать. Но она продолжала выполнять функции справочного отдела. <...>
Она, вероятно, не согласилась бы на такое положение, если бы не то обстоятельство, что существование ее организации на легальном положении давало ей возможность отказывать хотькакую-то финансовую помощь политическим заключенным. <...>
Видимо, ОГПУ вполне устраивало, что их справочное бюро не загружают, что к ним не ходят, что все эти справки про политических дают не они, аЕ.П. Екатерина Павловна Пешкова и ее помощь политзаключенным. Сообщение О. Маркова // Память: Исторический сборник. Вып. 1. Нью-Йорк, 1978. С. 313–324
Болевая точка этой гигантской раковой опухоли была тут. Плакали здесь, в этом доме. На Кузнецком мосту, 24. Здесь помещалась «Приемная». Приемная ОГПУ, НКВД, НКГБ, КГБ… Названия менялись, существо оставалось прежним. И до самого последнего дня, до того, как ударили по дому чугунной бабой, висели на нем вывеска «Приемная КГБ» и аккуратное, золотом по черному, на десятилетия, на века сделанное объявление: «Прием граждан круглосуточно»…
<…> Когда ночью уводили с собой, то оставляли только единственные координаты: «Кузнецкий мост, 24». И если исчезал человек среди бела дня или темной ночью, и обезумевшие родственники звонили по всем страшным телефонам, то самая последняя инстанция «дежурный по городу» спрашивал: «В милиции были?», «В „скорую“ обращались?» А выслушав утвердительные ответы удовлетворенно говорил: «Тогда обращайтесь на Кузецкий мост, 24». И этот ответ был самым страшным, самым безысходным. Возвращались из больниц, могли возвратиться даже из милиции. Оттуда, куда посылал «дежурный по городу», никто еще не возвращался. Большинство и не вернулось. <…>
Хронологическая справка об аресте. Фото: Архив НИПЦ «Мемориал»
Двор на Кузнецком был всегда, с самого утра, полон людьми. Мужчины, женщины, дети. Больше всего женщин. Совсем старых и совсем молодых. <…> Очередь вьется по двору, огибает
какое-то строение, снова вытягивается и выходит к «финишной прямой» — кодному-единственному окошку в стене. Там, в этом окошке, дают справки. Справки эти необыкновенно кратки. В ответ на заикающийся, заплаканный вопрос: «Вот у меня сегодня ночьюпочему-то пришли и арестовали…» (это новички, значит…) — следует окрик: «Фамилия, имя, отчество». Потом окошко захлопывается и черезминуту-две снова открывается. Ответов было всего четыре: «Арестован, под следствием»; «Следствие продолжается»; «Следствие закончено, ждите сообщения»; «Обращайтесь в справочную Военной коллегии». <…>
Очередь на Кузнецком была лишь началом хождения по другим дворам, к другим окошкам. Здесь никогда не сообщали, где, в какой тюрьме сидит арестованный. Чтобы узнать это, надо было ездить по тюрьмам: в Бутырки, Таганку, Лефортово, Матросскую Тишину, на Новинский бульвар… И там стоять в длинных очередях, чтобы передать десять рублей — единственная разрешенная форма передачи. Десять рублей, которые обезличенно, без сообщения от кого, зачислялись на «текущий счет» арестованного. В этих окошках, куда надо было подавать заполненный бланк и деньги, или брали — это означало, что он здесь,- или же отвечали: «У нас нету!» И тогда надо было ехать на другой конец города, в следующую тюрьму и там пробовать передать деньги. И как счастливы были те, у кого эти деньги брали! Значит, он тут, вот совсем недалеко, за этими стенами… <…>
Никому не сообщали о судьбе тех, кто умер от пыток в следственном кабинете, в тюремной камере или тюремной больнице, в теплушках или на пересылках длинного и страшного этапа. Они все канули в неизвестность, чтобы через двадцать лет эта неизвестность обернулась лживой бумажкой, где все — и дата, и причина — все было лживо. Кроме одного: умер.Разгон
Л.Э. Плен в своем отечестве. М.: Кн. сад, 1994