Адрес: Грибоедовский переулок (от ул. Плющиха), д. 6, кв. 8
С 1906 года по понедельникам на квартире у византиста Михаила Несторовича Сперанского в Грибоедовском переулке собирались его коллеги и ученики. В 1933–1934 годах некоторые из посетителей учёного — Николай Николаевич Дурново, Григорий Андреевич Ильинский, а также сам Сперанский были арестованы по так называемому «делу славистов» (делу «Российской национальной партии»).
Грибоедовский переулок. 1913 г. Собрание
Э. В. Готье -Дюфайе. Фото: retromap.ru
В сентябре 1933 года начались аресты по сфабрикованному делу, позднее получившему название «Дело Российской национальной партии». Первые пострадавшие были из Ленинграда и не относились к научной сфере — инспектор Ленинградского областного земельного управления Ф. В. Ховайко, зоотехник молочной опытной фермы Василий Григорьевич Шийко. (Оба арестованы 4 сентября 1933 года). Далее аресты затронули представителей ленинградской академической интеллигенции: в сентябре—октябре были арестованы работники Украинского отделения Русского музея — этнограф Борис Георгиевич Крыжановский, искусствовед Николай Петрович Сычёв, сотрудник Ленинградского института славяноведения Василий Викторович Дроздовский. Как отмечают Ф. Д. Аншин и В. Д. Алпатов в книге «Дело славистов», сначала предполагалось, что арестованные связаны, главным образом, с украинскими националистами, и только с арестом Сычёва предполагаемая вымышленная организация стала трансформироваться из украинской в русско-украинскую, а после украинский компонент и вовсе отошёл на второй план. В октябре начали арестовывать московских коллег работников Русского музея, на которых были даны соответствующие показания — 4 октября 1933 года были арестованы архитектор Пётр Дмитрович Барановский и этнограф-украинист Наталья Ивановна Лебедева.
Далее внимание работников ОГПУ переключилось на кружок заинтересованных в архитектуре интеллигентов разных профессий, которые иногда собирались на квартире у врача Г. А. Тюрка для обсуждения памятников искусства: служащего Госбанка Александра Андреевича Устинова (был арестован 27 сентября 1933 года), краеведа А. В. Григорьева, рабочего В. Э. Розенмейера (оба арестованы 11 декабря 1933 года), литератора Б.С. Пушкина (7 декабря 1933) чертёжницу Е. В. Танцкову (4 октября 1933 года) и самого Тюрка (арестован 22 февраля 1934 года). Также осенью был арестован бывший эсер, сотрудник Главлита М. Н. Скачков. (Интересно, что сам Скачков в число обвиняемых по делу Российской национальной партии не попал
Так, Скачков на допросах указал большое количество славистов, которые якобы были связаны общей контрреволюционной деятельностью, они в дальнейшем и составили основной костяк сформированной сотрудниками ОГПУ «Российской национальной партии» Главную роль, согласно его показаниям, в этой «контрреволюционной организации» играл Н. Н. Дурново:
В 1933 г. в марте месяце я возобновил знакомство с Дурново Н. Н., а через него познакомился с его сыном Андреем, ярым националистом, резко антисоветски настроенным человеком. С ним я поддерживал контакты в проводимой мною контрреволюционной работе… В ряде бесед мне стали ясны антисоветские и националистические убеждения А.Дурново. Я узнал также, что вокруг него группируются активно антисоветские настроенные люди…
Именно по наводке Скачкова 28 декабря 1933 года арестовали Николая Николаевича Дурново и его сына Андрея. 31 января была арестована невеста Андрея (сам Дурново называл её женой) и племянница Николая Сергеевича Трубецкого Варвара Владимировна Трубецкая, затем, 11 января, её отец — Владимир Сергеевич Трубецкой, «музыкант в кино из г. Загорска». В тот же день был арестован литератор Николай Иванович Кравцов, Григорий Андреевич Ильинский (член-корреспондент АН СССР). 27 января был арестован геолог Василий Матвеевич Чернов. Далее 8 февраля арестовали Афанасия Матвеевича Селищева, Виктора Владимировича Виноградова (профессора Московского педагогического института им. Бубнова), Климента Васильевича Квитку (музыковеда, профессора Московской консерватории), Петра Андреевича Расторгуева (бывшего профессора МГУ, а ко времени ареста — академического пенсионера). 9 и 10 февраля были арестованы профессор Московского педагогического института им. Бубнова Николай Леонидович Туницкий, профессор Московского областного педагогического института Иван Григорьевич Голанов, сотрудник отдела рукописей Исторического музея Александр Деонисевич Сидельников. Арест последнего, погружённого в древнерусские рукописи, очень замкнутого и далёкого от политики человека, ещё раз подтверждал сфабрикованный характер всего дела, по которому велось следствие. П. С. Кузнецов, сотрудник НИЯЗа даёт Седельникову следующую характеристику:
Человеком совсем не от мира сего был А. Д. Сидельников. Он был невысок, худ, слабого здоровья, говорил, слегка задыхаясь или заикаясь, был весь погружён в древние рукописи, был не женат, в летнее время ходил в какой-то допотопной крылатке.
Наконец, 13 февраля были арестованы Вячеслав Фёдорович Ржига (профессор Литературного университета при оргкомитете Союза Советских писателей), Андрей Иванович Павлович (доцент Международной ленинской школы), Владимир Николаевич Сидоров (доцент Московского вечернего педагогического института) и Александр Николаевич Вознесенский (профессор Московского педагогического института). Также в январе была арестована пятая группа людей — геолог В. М. Чернов (был знаком с Г. А. Ильинским), инженер-гидролог А. А. Синцов и агроном Н. И. Аграсов.
Основные показания по московского делу были даны почти сразу сломавшимся Н. Н. Дурново. В течение января он рассказал следователям о существовании некой «фашистской организации», членами которой являлись Р. О. Якобсон и Н. С. Трубецкой, об организации националистов во главе со М. Н. Сперанским, В. Н. Перетцом, М. С. Грушевским, Г. А. Ильинским, о своих контактах с Чехословакией (которые в самом деле имели место быть, но носили чисто научный характер); указал, что созданный в 1931 году в Ленинграде Институт славяноведения является «легальной базой для контрреволюционной работе в Союзе». Сын Николая Дурново, Андрей, в ходе допросов назвал ряд людей, которые входили в так называемую «фашистскую контрреволюционную организацию», объединявшую различные националистические элементы: М. Н. Сперанского, М. С. Грушевского, Г. А. Ильинского, Н. Н. Дурново, М. Н. Скачкова, В. И. Шишова, Н. И. Кравцова. 23 января 1934 года он дал показания об основном программном документе «организации»:
Один сборник евразийских статей был нелегально привезён (под видом научной литературы) Н. Н. Дурново во время пребывания заграницей. Я тщательно пробработал этот сборник в 1933 году, так как он является основным документом, излагающим программу и пути русского фашизма. Знакомил я также с этим сборником М. Н. Скачкова и В. И. Шишова. Отец мой давал его читать князю В. С. Трубецкому… На основе этих документов я развивал идею национального самопознания, доказывая, что, отталкиваясь только от национального (а не от классового) можно подойти к разрешению наших задач […]
Таким образом, эти труды Трубецого были положены в основу программно-политических установок организации, о которых я давал показания 7/1.
В течение января—марта следователи с помощью показаний других арестованных славистов (главным образом активно помогавшего следствию В. Н. Кораблёва и слабого здоровьем А. Д. Сидельникова) сформировали несуществующую террористическо-фашистскую «Российскую национальную партию».
К концу марта 1934 года допросы арестованных прекратились и было составлено «Обвинительное заключение по делу № 2554», в котором подробно излагались обстоятельства создания, принципы функционирования; поимённо назывались руководители и члены «Российской национальной партии». Текст этого документа можно прочитать в книге «Дело славистов», выпущенной в 1994 году лингвистами Аншиным и Алпатовым, мы же не будем останавливаться на его содержании. Важно лишь отметить, что лишь часть московских членов этой «партии» были арестованы к марту 1934 года, другие же были репрессированы позднее: фотограф Н. И. Милонова (22.08.1935), искусствовед И. А. Некрасов (1938), М. Н. Сперанский (о его судьбе — ниже, в специальном разделе).
Всего в 1933 — 1934 годах было арестовано и осуждено 39 человек по Московскому делу «Российской Национальной партии». Некоторые из них — В. В. Дроздовский, Н. П. Сычёв, Ф. В. Ховайко и В. Г. Шийко во время ареста находились не в Москве — и были отправлены туда в самом начале дела. Параллельные дела велись в Ленинграде (по Ленинградскому делу Славистов было осуждено 37 человек, в большинстве своём также представители научной интеллигенции, в частности химик Г. А. Разуваев, антрополог Г. А. Бонч-Осмоловский, византинист Н. В. Малицкий, искусствоведы Л. А. Дурново и П. И. Нерадовский), Харькове, Смоленске, Краснодаре, Ярославле.
Прежде рассказа о судьбе славистов после оглашения приговора, необходимо привести краткие биографические справки, проливающие свет на их жизнь до ареста. Ниже даны не все, но самые яркие биографии.
Николай Николаевич Дурново родился в 1876 году в Москве. В 1899 году окончил с дипломом первой степени
Григорий Андреевич Ильинский родился в 1976 году в Петербурге, в 1898 окончил
Яфетическая теория не только не представляет никакого научного завоевания, не только не заключает в себе никаких новых достижений, но она представляет собой рецедив, возвращение к той младенческой эпохе языкознания, когда, по счастливому заявлению Вольтера, согласные значили мало, а гласные совсем ничего.
Однако работы ему, как и Дурново, в Москве найти не удалось, и в 52 года он стал академическим пенсионером. Его перу принадлежат труды «Праславянская грамматика» (П., 1918),
Афанасий Матвеевич Селищев родился в 1886 году, в бедной крестьянской семье из села Волково Орловской губернии. В 1910 году окончил Казанский университет, он остался преподавать там на кафедре славянского языкознания. В 1914 году предпринял поездку на Балканы для изучения македонских говоров. Поездка планировалась как подготовительная перед длительной экспедицией, однако
В НИЯЗе работал и другой участник «Дела славистов» —
Виктор Владимирович Виноградов родился в 1894–95 годах в подмосковном городе Зарайске, учился и впоследствии работал в Петербургском университете. В Москву переехал только в 1929 году. Его перу принадлежат работы «Алексей Александрович Шахматов» (Пг., 1922), «Исследования в области фонетики
В конце марта был составлено «„Обвинительное заключение“ по делу Российской национальной партии» (делу № 2554). Сразу после его создания состоялся «суд». Точнее, был просто оформлен приговор, который довели до сведения подсудимых 29 марта и 4 апреля. В нём определялась судьба 32 человек. Особо выделена была «террористическая» группа из 4 человек, тех самых, что собирались на квартире у Г. А. Тюрка для изучения архитектуры — В. Э. Розенмейер, А. В. Григорьев, А. А. Устинов и сам Г. А. Тюрк. В их отношении был вынесен вердикт: «приговорить к РАССТРЕЛУ, с заменой заключением в исправтрудлагерь сроком на ДЕСЯТЬ лет». К аналогичной мере (10 годам трудовых лагерей, без упоминания расстрела, было приговорено) ещё 5 человек: Н. Н. Дурново, Г. А. Ильинский, В. В. Дроздовский, Б. Г. Крыжановский, А. А. Синцов. 8 лет трудовых лагерей получил один Н. П. Сычёв. Наибольшее количество подсудимых было приговорено к 5 годам лагерей: А. М. Селищев, В. Ф. Ржига, А. Д. Сидельников, А. Н. Дурново, П. А. Расторгуев, А. И. Павлович, В. Н. Сидоров, И. Г. Голанов, А. Н. Вознесенский, Н. И. Кравцов, В. М. Чернов. 5 лет ссылки первоначально получил и В. С. Трубецкой, но это наказание было сразу же заменено высылкой на тот же срок в Андижан. (Узбекская ССР). К трём годам лагерей были приговорили Н. И. Аграсова, П. Д. Барановского, К. В. Квитку и В. Ф. Ховайко.
Пятеро высылались на три года: В. В. Виноградов в Горьковский край, Б. С. Пушкин в Казахстан и Н. И. Лебедева и Е. В. Танцова в Обско-иртышскую область, В. В. Трубецкая с отцом в Андижан.
Особая судьба была уготовлена Н. Л. Туницкому. 28 марта он был освобождён из-под стражи, так как его содержание там «не вызывалось необходимостью». «И 29 марта покончил жизнь самоубийством. В книге Аншина и Алпатова приведено следующее объяснение этого поступка:
Как рассказывают его родные, этот получивший религиозное воспитание и очень совестливый человек был раздавлен условиями его пребывания на Лубянке и особенно тем, что ему пришлось давать показания относительно своих друзей.
В ОГПУ обстоятельства смерти Туницкого, конечно же, неловко замяли: «14 апреля приняли решение о прекращении дела Туницкого в связи с «недоказанностью факта его участия в контрреволюционной организации» (Аншин, Алпатов, «Дело славистов», С. 83).
Мера наказания каждого из участников дела определялась отведённой ему ролью в вымышленной контрреволюционной организации. Так, Н. Н. Дурново и Г. А. Ильинский, как организаторы РНП, получали по 10 лет лагерей. В ссылку, видимо, были отправлены те, за кого поручились родные или друзья — В. В. Виноградов, благодаря своему земляку Н.Л. Мещерякову, три года провёл в ссылке, в Вятке. (До 1936 года, 5 января 1936 года покинул Киров. В 1939 году получил разрешение жить в Москве, судимость снята в августе 1943 года). Повезло также и В. Ф. Ржиге. Осуждённый на 5 лет лагерей, он с мая по ноябрь находился в Свирьлаге, но уже 17 ноября 1934 года лагерь был заменён ссылкой в Ташкенте. Ссыльный работал в Ташкенте и в Сталинбаде (Душанбе). Был освобождён в апреле 1939 года, в 1940 году уже обосновался в Москве. Как ни странно, наказание «руководителя организации» Г. А. Ильинского также изменилось: в августе 1934 года он был переведён с Соловков на ссылку в Западную Сибирь. Это произошло после приезда на Соловки следователя И. А. Акулова, которому Ильинский сообщил, что «Соловки его переделали». В 1937 году, после окончания ссылки, поселился в Томске. Сын Дурново, Андрей Николаевич, попал в ссылку в САЗЛаг (совхоз «Малек»). Судьба свела его там ещё с двумя осуждёнными на пять лет лагерей — литературоведом Н. И. Кравцовым (освобождённым в 1938 году и до 1959 года жившим в Тамбове, а после 1959 года — в Москве) и А. Н. Вознесенским (освобождён 10 февраля 1939 года, после освобождения поселился в Казани). Повезло и В. Н. Сидорову: 23 мая 1934 года 5 лет лагерей, благодаря хлопотам его сестры О. Н. Комовой, участницы Челюскинской эпопеи, были заменены на ссылку. Часть ссылки проходил в Западной Сибири, другую часть — в Татарской АССР. В феврале 1939 года освободился, в 1944 году получил возможность жить в Москве.
А. Д. Сидельников, был отправлен в Свирьлаг, но сразу по прибытии возвращён в Москву для очной ставки со Сперанским (об аресте Сперанского — ниже), умер 04.05.34 в больнице Бутырской тюрьмы от болезни, полученной в время переезда.
Между тем, эпопея отца и дочери Трубецких, сына и отца Дурново и Ильинского не закончилась. До осени 1937 года никто из осуждённых по делу «Российской национальной партии не был казнён. 20 сентября Синцова А.А., находящегося в лагере в Кеми, первым повторно осудили и расстреляли. 9 октября был повторно осуждён и расстрелян Н. Н. Дурново, 30 октября 1937 года — В. С. Трубецкой и его дочь. 14 декабря в Томске был расстрелян Г. А. Ильинский. Андрей Дурново был расстрелян 5 января 1938 года.
И совершенно иная судьба постигла в 1937 году А. М. Селищева. Сумев во время работы в Карлаге почти сразу стать ударником труда, он был выпущен досрочно — в роковом 1937. Поселившись в Калинине, он в начале марта поехал в Москву ходатайствовать о снятии судимости, получении прописки и работы. В отчаянье, он написал проникновенное письмо секретарю ЦИКа И. А. Акулову, который когда-то помог Ильинскому. Но Акулова вскоре арестовали и Селищев не получил ни снятия судимости, ни прописки. Однако — несмотря на вышедшую в «Правде» разгромную статью его бывшего коллеги по НИЯЗу, К. А. Алавердову — учёному удалось получить место в МИФЛИ, а после — Московском городском пединституте. При этом в 1937 году его исключили из АН. В 1939 году с Селищева сняли судимость и он получил возможность жить в Москве, при этом места в МИФЛИ он лишился. Впрочем, во время войны он возглавил кафедру славяноведения на восстановленном филологическом факультете МГУ.
Уже после завершения дела РНП и вынесения приговора в ночь с 11 на 12 апреля в Москве был арестован филолог, исследователь библейских палей, византинист и фольклорист, Михаил Несторович Сперанский, а в Лениграде — его коллега академик Владимир Николаевич Перетц.
О Сперанском и Перетце как о членах «Российской национальной партии» говорили на следствии
Михаил Несторович Сперанский родился в 1863, соответственно, ко времени ареста ему уже было 74 года.
Сформировавшись как учёный задолго до революции, он как большинство интеллигентов его круга, не принял Октябрьскую революцию, хотя деятельностью, выходящей за рамки науки, всегда старался не заниматься. В первые годы революции Сперанский искренне считал большевиков немецкими агентами:
Встретил Сперанского. Говорит, что по сведениям «Русских ведомостей, в Петербург едет немецкая комиссия — для подсчёта убытков, которые причинены немецким поданным, что в Петербурге будет немецкая полиция. В Москве тоже будет немецкая полиция и уже есть немецкий штаб; Ленин в Москве, сидит в Кремле,
поэтому-то и объявлен Кремль на осадном положении.
Научная деятельность Сперанского лежала в области византийской и славянской филологии. Свою жизнь он посвятил изучению так называемых «палей» (особый жанр пересказа Ветхого завета, возникший в Византии и усвоенный древнерусской словесностью, от древнегреч. παλαιός — древний, ветхий), ветхозаветных и новозаветных апокрифов и русской фольклорной традиции. На основании своих штудий он написал множество книг и статей: «Славянские апокрифические евангелия» (М., 1895), «Из истории отреченных книг» (СПб, 1899), «Древняя русская литература» (М, 1913), «Русская устная словесность» (М, 1917) и др. В 1895 году Сперанский защитил магистерскую диссертацию на тему «Славянские апокрифические евангелия» и в 1899 году — докторскую диссертацию «Из истории отречённых книг». До начала XX века преподавал в Московском университете, после перешёл в Исторический музей, где возглавлял отдел рукописей. Парелльно Сперанский принимал участие в секции по изучению Старой Москвы, входящей в состав Общества по изучению Московской губернии. В свою бытность преподавателем Московского университета учёный подготовил большое количество славистов, позднее пострадавших по «Делу славистов», в Историческом музее работал рука об руку со своими учениками —
Зал рукописного собрания не изменился с тех пор до наших дней. Те же большие столы с пюпитрами для рукописных книг. Те же рукописные богатства по стенам. Так же, как и раньше, музейные служащие работают в одном зале вместе с читателями. Только люди в большинстве уже другие. В годы, о которых идет речь, за крайним столом налево сидел заведующий рукописным отделом Михаил Нестерович Сперанский, судя по снимкам, очень похожий на своего брата, известного педиатра. Перед ним всегда лежала
какая-нибудь рукопись, которую он изучал. Следующий стол, ближе к двери, занимал Александр Дионисьевич Седельников, маленький, худенький, болезненный, заикающийся, но проникновенный ученый, в дальнейшем репрессированный и загубленный.
Многие из осуждённых по «Делу славистов» вспоминали о журфиксах у Сперанского как о местах «нелегальных собраний». Это стало главным пунктом обвинений против учёного, арестованного уже после окончания дела. Понедельники у Сперанского в самом деле имели место быть, однако политическому на них отводилось самое незначительное место. Ясно, что под воздействием психологических методов, применяемых сотрудниками ОГПУ (лишение сна, пищи, смертельные угрозы и проч.), обвиняемые во время допросов сильно искажали реальную информацию. Так, задержанный Сперанский в апреле рассказывал следователям о собраниях у себя на квартире в следующих выражениях:
Г. Молчанов (начальник
секретно-политического отдела ОГПУ): Велись ли на «понедельниках» беседы на политические темы?
М. Н. Сперанский : Посетители моих понедельников — это в основном мои ученики и слушатели. Главную часть времени у нас занимали беседы по специальным вопросам. Однако мы беседовали у меня и на политические темы. Припоминаю, что в разное время были беседы о тяжёлом положении науки в Советском Союзе, о тяжёлом положении интеллигенции, о продовольственных затруднениях… Я бесед по другим вопросам не вспоминаю. Все участники «понедельников» — представители старой русской интеллигенции, оказавшиеся в тяжёлом положении в результате Октябрьского переворота (лишение прав собственности, привилегий, к которым они привыкли)…Сказывалось также и то, что славяноведение имело в царской России определённый политический оттенок, как и часть славистов. Поэтому состав собиравшихся у меня был в известной степени однороден. Встречи и беседы у меня по понедельникам могли способствовать дальнейшему сближению и оформлению старой буржуазной интеллигенции, бывавшей у меня. Я лично в организованных предприятиях антисоветского характера участия не принимал.
Г. Молчанов: Как Вы определяете политическое лицо собиравшихся у Вас?
М. Н. Сперанский Как я уже говорил, все это представители старой русской дореволюционной интеллигенции с сильным буржуазным уклоном…
По понедельникам у него собирались обыкновенно его ученики и ученицы: приходили и его коллеги по университету и приезжавшие в Москву иногородние ученые. Я бывал у него сравнительно редко и только по понедельникам. Несколько чаще я стал бывать у него, но обычно не чаще одного раза в месяц, после 1921 г., когда круг моих знакомых сильно сократился. В дружбе со Сперанским я никогда не был. Сам Сперанский у меня не бывал вовсе. На собраниях у Сперанского бывали самые разнообразные посетители, преимущественно ученые. Последнее время чаще других бывали профессор
Г. А. Ильинский с женой и академикМ. С. Грушевский . Разговоры велись на самые разнообразные темы, но больше общего содержания. Бывали разговоры и на политические темы, но несерьезные. Самого Сперанского политические вопросы, видимо, не интересовали. Он больше рассказывал об академических делах и любил делиться воспоминаниями. В моих показаниях следователю говорится, что собрание, на котором было решено организовать партию для борьбы с Советской властью, было назначено на понедельник и в этот день состоялось. Это явная несообразность, так как на понедельник никто не приглашался; приходили кто хотел, и всегда мог прийти человек, присутствие которого на конспиративном собрании было бы нежелательно. В действительности такого собрания и не было. О политической физиономии большинства лиц, бывавших у Сперанского, ничего не могу сказать, так как разговоры на политические темы поддерживали лишь немногие и их не сочувствие к Советской власти выражалось в очень общей форме.
Ясно, что августовским показаниям
Сперанский не долго пробыл под стражей. Уже в день допроса, 12 апреля, было получено распоряжение, аналогичное тому, которое месяцем раньше было получено относительно злосчастного Туницкого — немедленно освободить заключённого учёного. Но только 15 апреля Сперанский был под расписку отпущен домой. Видимо, причиной такого распоряжения явилось ходатайство его младшего брата Георгия Несторовича Сперанского, известного детского врача.
Следствие, однако, продолжалось. Ещё месяц старика возили на Лубянку, он пережил очную ставку с
16 июня в отсутствии обвиняемого состоялся «суд» и был вынесен приговор. Особое совещание при коллегии ОГПУ признало учёного виновным и приговорило его к трём годам ссылки в Уфу. Столь мягкое наказание объясняется тем, что
Так Михаил Несторович Сперанский избежал лагеря и ссылки. 22 декабря он был исключён из Академии наук и потерял последние средства к существованию. Однако учёный продолжал работать, за последние годы жизни написав восемь научных работ. 12 апреля 1938 года, ровно через четыре года после своего ареста, Сперанский скончался от бронхита и межрёберной невралгии.