В мае 1919 года общее собрание судей Городского района Москвы постановило произвести ревизию Сретенского арестного дома и арестантских помещений при Управлении Московского уголовного розыска (по адресу 3-й Знаменский пер., д. 17). Поводом послужил доклад Кобра, Фридланда и Косогорова о расстрелах на территории этих учреждений. Результаты ревизии были направлены в Президиум Совнарсуда и Моссовет.

Членов комиссии сначала не впустили на территорию Сретенского домзака, требуя разрешения МЧК. Но помощник смотрителя сообщил:

в Уг[оловном] роз[ыске] милиции идут постоянные расстрелы, так, на 6 мая в ночь было расстреляно 16 человек, в ночь на 7 мая — 11 человек, в ночь на 8-ое — 20 человек, причем установлено, что в числе 20 человек было расстреляно трое, № 4846 — Василий Павлов, за № 4844 — Сергей Павлов и за № 4856 — Станислав Ровный. Двое последних были расстреляны в саду около стены при помещении боевой дружины при Уг. роз. милиции, а первый, Василий Павлов, не желавший добровольно идти к месту расстрела, был убит под воротами арестного дома. Сергей и Василий Павловы — карманники, задержанные в цирке Саламонского за кражу кошелька, в то время когда они делили между собой содержимое кошелька. Станислав Ровный также был задержан за кражу.

ЦГАМО. Ф, 66. Оп. 1. Д. 191. Л. 104

С первого раза судьи смогли осмотреть помещения Управления уголовного розыска и поговорить с заключенными. При этом присутствовали Трепалов, начальник управления Уголовного розыска, и его помощник Додлин. Вот что они увидели:

В комнате, где следует содержать не более пяти человек — помещалось более 30 человек, причем мужчины, женщины и несовершеннолетние содержатся вместе и настолько тесно, что половина арестованных не имела места сидеть, а стояла и вполне понятно о сне им нечего было думать. Большинство задержанных сидят по сомнению в личности, с одною и до трех судимостей. Есть не судившиеся ни разу. Обвинения большинству не предъявлено и на большинство нет постановлений о содержании под стражей, несмотря на то, что некоторые из них содержатся очень долго (Юлия Крутикова — обвинение не предъявлено, ни разу не судилась, содержится 14 суток, Жукова Елизавета — обвинение не предъявлено, содержится 12 суток, Мартыненко Елизавета — обвинения не предъявлено — 12 суток, Рафальский Эд. — обвин. не предъявлено, содержится 10 суток и т. д.). Среди арестованных имеются мальчики от 13 лет (Буров, Шарашкин, Семенов и т. д.). Из взятых на выборку 17 человек — на 13 человек нет постановления. Второе помещение — почти темное, представляющее из себя крайне грязную, душную, почти темную комнату, рассчитанную на содержание 5— 7 человек — содержит около 20 человек, на большинство нет постановлений.

ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 1. Д. 191. Л. 104 об.

Кроме того, было установлено, что на территории Управления уголовного розыска каждую ночь происходят расстрелы по приговорам Революционного трибунала, для чего осужденных привозят целыми партиями в Управление уголовного розыска.
Заключенные же заявили, что «происходящие в Уголовном розыске расстрелы окончательно издергали их нервы, и они находятся все время под опасением быть расстрелянными».

Осмотреть Сретенский арестный дом удалось со второго раза. В докладе члены комиссии написали об издевательствах, которым подвергались заключенные. Например, описаны такие случаи.

Так, заместитель Трепалова гр. Маздревич, обращаясь к одному из заключенных Петерсону, у коего, между прочим, нет ни одной судимости, сказал: «Как ты еще жив, ну сегодня не успели расстрелять, завтра расстреляем». В Срет. ар. доме находятся Михайлов, его жена и его сестра Овчаренко, содержащиеся в камере № 1 по обвинению в подлоге документов, коим, по словам служащих в арестном доме, грозит расстрел без суда.

ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 1. Д. 191. Л. 105

Очевидцы говорили, что первые два дня расстрелы производил сам Трепалов и комиссар МЧК женщина Тимерман. Потом стали высылать людей из МЧК. Служащие Уголовного розыска утверждали, что бандиты, которых расстреливали в ночь на 8 мая, опознали тех, кто приехал их расстреливать. Они сидели с ним вместе по обвинению в бандитизме.

Судьи были возмущены тем, что они увидели, и посчитали подобные явления совершенно недопустимыми. Они постановили наказать виновных, улучшить содержание заключенных (для начала отделить мужчин от женщин, несовершеннолетних от взрослых), обратиться в Московский Совдеп с просьбой прекратить расстрелы, которые противоречили декретам.

Причем в отчете отмечалось, что в ночь, после того как комиссия посетила Сретенский арестный дом, были расстреляны еще шесть человек. Судьи были весьма обеспокоены тем фактом, что подобное будет продолжаться и впредь.

Президиум Совета народных судей поддержал тогда доклад Коллегии народных судей Городского района и согласился с предложением сделать срочный доклад в Московский Совет рабочих и крестьянских депутатов.

Президиум Моссовета 9 мая 1919 года ответил постановлением:

1. Указать административному отделу на необходимость строгого исполнения правил содержания в арестных домах по отношении ко всем арестным домам и в частности по отношении к Сретенскому арестн. дому.

2. Предложить администр. отд. совместно с тов. ГЛУЗМАНОМ произвести разследование по докладу Народн. судей городск. участка о положении в Сретенском арестн. доме, предложив представить свои объяснения к понедельнику 12-го мая 1919 г.

3. Предписать МЧК приостановить исполнение всех приговоров с применением высшей меры наказании в пределах Сретенского арестного дома впредь до представления общего доклада о применении высшей меры наказания и правилах ее применения.

ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 1. Д. 191. Л. 102 с об.

Служба строевого состава проходила по определенной схеме. Младшие помощники начальника дома заключения несли суточные дежурства через 3 дня на 4-й, причем на каждого из помощников возлагались обязанности по заведованию строевой части, хозяйственной части и корпусами.

Старшие надзиратели и отделенные надзиратели несли суточные дежурства через 3 дня на 3-й. Кроме того, старшие надзиратели должны были помогать младшим помощникам по заведованию той или иной частью.

Младшие надзиратели несли 8-часовое дежурство в 3 смены, 4 дня в месяц были выходными. Смены производились в 8, 16 и 24 часа.

В 1925—1926 годах домзак имел на вооружении:

винтовок трехлинейных пехотных — 3 шт.;
кавалерийских — 8 шт.;
револьверов системы «Наган» — 45 шт.;
револьверов системы «Браунинг» — 1 шт.;
револьверов системы «Кольт» — 1 шт.;
патронов винтовочных — 270 шт.;
патронов к наганам — 443 шт.;
патронов к «Браунингу» — 36 шт.;
патронов к «Кольту» — 34 шт.

Все оружие, как пишет докладчик, «вполне годное для употребления и имеются лишь небольшие дефекты, как то: царапины и небольшие раковины в канале стволов».

В соответствии с приказом по административному отделу МГИК, со строевым составом каждую неделю старшим помощником начальника и заведующим учебно-воспитательной части проводились двухчасовые занятия, для чего составлялось ежемесячное расписание. Вызвано это было большой текучестью младшего строевого состава.

За систематический невыход на службу без уважительных причин, появление на службе в пьяном виде, сон на посту, связь с заключенными, неисполнение распоряжений и халатное отношение к службе на персонал налагались дисциплинарные взыскания.

За период с 1 января 1926 года по 1 января 1927 года было уволено по ст. 47 Кодекса законов о труде 23 сотрудника (непригодность к работе, неисполнение обязанностей без уважительной причины, совершение уголовно-наказуемого деяния и т. д.); уволено с приданием суду — 4; подвергнуто аресту до трех суток на гауптвахте — 10; 62 выговора было сделано с предупреждением и без предупреждения.

В первые годы советской власти побеги из тюрем не были редкостью. ЦИТО (Центральный исправительно-трудовой отдел) в июле 1922 года издал циркулярное распоряжение о мерах борьбы с побегами из мест заключения. Заведующий ЦИТО Е. Ширвиндт объяснял это следующими обстоятельствами:

а/ наблюдающимся в настоящее время сильным некомплектом конвойной стражи в виду производящихся демобилизаций <…>;

б/ тяжелым материальным положением тюремного надзора, ввиду сильной задержки с уплатой и без того очень низких окладов содержания и неаккуратной выдачи государственных пайков.

Эти обстоятельства особенно тяжело отражаются на жизни тюрем и, в частности, в деле охраны.

Так, наблюдается массовый уход со службы тюремного надзора <…> те же причины вызывают [такие] печальные явления, как взяточничество со стороны низшего тюремного надзора и способствование побегу заключенных.

ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 12. Д. 1003. Л. 34 с об.

Бежали заключенные и из Сретенской тюрьмы. За период с 1 января 1926 года по 1 января 1927 года бежало 88 человек: из домзака — 6 человек, с работ во дворе и внешних работ с полей орошения ст. Люблино — 52 человека, не возвратилось из отпусков — 30 человек. Из них 20 человек было задержано. В докладе указано четыре попытки побега, один пропил и пролом.

О побегах писали в газетах. Например, в «Известиях» за 24 июля 1924 года читаем:

Осужденный нарсудом к одногодичному заключению Петр Коньков, содержавшийся в Сретенском доме для заключенных, посредством взлома стены изолятора высвободился на свободу. Вскоре бегство было обнаружено, и Коньков был задержан и вновь водворен в тот же изолятор.

Другой заключенный сбежал, связав милиционера, охранявшего камеру. (Известия. 1923. № 121)

Объем работы тюремной канцелярии был большим. За период с 1 января 1926 года по 1 января 1927 года поступило 15 587 бумаг, выпущено — 12 224. Докладчик отмечал, что персонал, при низкой заработной плате, был загружен технической канцелярской работой, большим количеством запросов со стороны различных органов. Кроме того, «текучесть заключенных» была высокой, через канцелярию ежедневно проходило 60–70 человек. Поэтому в помощь штатным работникам канцелярии для выполнения технической работы назначали заключенного.

При Сретенском домзаке действовала учебно-воспитательная часть (УВЧ), где работали четверо учителей-воспитателей под руководством заведующего. Только один из них имел законченное высшее образование, трое были студентами 1-го МГУ, у четвертого было незаконченное высшее образование. Двое из персонала учебно-воспитательной части имели опыт преподавания более пяти лет, еще один более трех лет проработал воспитателем в пенитенциарной системе, двое других несколько лет занимались политпросвещением. Только двое были членами ВКП(б).

В распоряжении УВЧ находился небольшой клуб «емкостью до 80 чел.» и школьное помещение на 20 человек. Кроме инспекции мест заключения и ГУМЗ, работа велась с несколькими учреждениями и организациями.

1. ОНО Краснопресненского района (инструктирование политпросветработы инспектором Чайкиной);
2. районный ОДН (материальная поддержка букварями, тетрадями и карандашами);
3. райком ВКП(б) (согласование с Агитпропом райкома программы политграмоты для заключенных, отбор докладчиков и пр.);
4. правовая секция Краснопресненского райсовета (отправка людей для работы в УВЧ, организация юридической консультации членами Коллегии защитников, Прокуратуры и проч.).

Работу УВЧ условно можно разделить на 4 части: школьная работа, клубная работа, камерная работа, юридическая помощь заключенным.

Школьная работа

Школа неграмотных проводила занятия пять раз в неделю по 2 часа в день. Обучение строилось по аналитико-синтетической системе преподавания, по программе ВЧК ликбез с проработкой послебукварного периода по материалам кабинета МосГубПолитПросветРаботника. Школа малограмотных занималась четыре раза в неделю по 2 часа в день. Занятия проходили в форме бесед и кружковой работы при комплексной системе преподавания по программе Мосполитпросвета.

Текучесть состава заключенных персонал отмечал как трудность в работе, поскольку это не давало возможности доводить занятия до конца. Состав школ в течение трех месяцев обучения менялся не менее 10 раз.

Клубная работа

Ежедневно была открыта читальня. Ее пропускная способность до 60 человек в день. Здесь можно было почитать газеты, журналы, книги из библиотеки и передвижки ГубПолитПросвета, а также поиграть в политико-просветительские игры, шашки и шахматы. По своему содержанию книги большей частью беллетристического характера (80 %), были политического (12 %) и научного содержания (8 %). Учебно-воспитательная часть пыталась приобщить заключенных к чтению серьезных книг с помощью рекомендательных выставок, советами, а также беседами о прочитанном материале. При читальне работал кружок громкого чтения, охватывавший до 35 человек заключенных. Недочетом работы кружка считали недостаточную суточную пропускную способность.

Библиотека считалась самым слабым местом в работе УВЧ «по причине недостаточности, истрепанности и отсутствию пополнения».

Самым активным клубом был политкружок, которым руководил член правовой секции Краснопресненского райсовета. Здесь ставили революционные, агитационные и бытовые пьесы. Музыкальный и хоровой кружок использовал бытовую и революционную тематику. Большим успехом пользовались сибирские и малороссийские песни. В домзаке также работали шахматно-шашечный клуб, стенкоровский кружок.

Камерная работа

Она включала несколько направлений: инструктаж камерных культурников и наблюдение за проведением в жизнь возложенных на них обязанностей; чтение газет и их обсуждение; беседы на бытовые темы.

Юридическая помощь заключенным

В доме заключения работало юридическо-справочное бюро, выдававшее справки заключенным по бытовым вопросам. Проводились беседы по Исправительно-трудовому кодексу и по Уголовному кодексу.

По доносу начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР М. Д. Рюмина 12 июля 1951 года был арестован министр государственной безопасности Виктор Семенович Абакумов. Его обвинили в государственной измене, в препятствии разработке дела врачей и отправили в Сокольническую тюрьму («Матросскую тишину»), где он значился как заключенный № 15 (по другим источникам, его поместили в Лефортово).

На другой день была арестована его жена, Смирнова Антонина Николаевна, дочь известного гипнотизера Орнальдо (настоящее имя — Смирнов Николай Александрович). Она работала в отделе военно-морской разведки МГБ. Во время обыска у матери Антонины Николаевны нашли две книги, выпущенные для служебного пользования, о работе английской контрразведки и американского ФБР. Хранение подобной литературы, наравне с обвинениями в помощи мужу в его преступной деятельности, было поставлено ей в вину.

Смирнову с трехмесячным сыном Игорем отправили в Сретенскую тюрьму. Здесь они провели несколько лет. Их освободили в марте 1954 года, незадолго до расстрела Абакумова. В 1955 году Игорю было выдано новое свидетельство о рождении, где в графе «отец» стоял прочерк, а фамилия была изменена на материнскую — Смирнов. Впоследствии он стал крупным специалистом в области компьютерных психотехнологий.