Репрессированная наука
Вводная статья
Авиационный завод № 39 / ЦКБ-39
Анилтрест
Болшевская шарашка (г. Королев)
Бутырская тюрьма
ВИНИТИ
Военная коллегия Верховного суда / ОКБ в ЭКУ ОГПУ
Вольная академия духовной культуры
Вольная философская ассоциация / Московский государственный педагогический институт
Всесоюзная научная ассоциация востоковедения (ВНАВ)
Всесоюзный институт минерального сырья
Высшая аттестационная комиссия (ВАК)
Геологический институт АН
Гидрометеорологический комитет СССР
Гидрометцентр
Главное здание МГУ
Государственная академия художественных наук (ГАХН)
Государственный астрофизический институт (ГАФИ)
Государственный институт азота
Государственный электромашиностроительный институт им. Я. Ф. Каган-Шабшая
Дача П. Л. Капицы
Еврейский народный университет (1919–1922 гг)
Завод «Динамо»
Завод «Компрессор» / ОТБ-8
Завод «Красный богатырь»
Издательство Academia
Издательство «Иностранная литература»
Институт высшей нервной деятельности
Институт географии АН
Институт горючих ископаемых (ИГиРГИ)
Институт земного магнетизма и ионосферы АН
Институт им. Плеханова
Институт истории науки и техники АН / Институт этнографии АН
Институт конкретных социальных исследований (ИКСИ) АН
Институт красной профессуры
Институт Маркса – Энгельса – Ленина
Институт мирового хозяйства и мировой политики
Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО)
Институт повышения квалификации руководящих работников Министерства бытового обслуживания
Институт стали / Московский нефтяной институт
Институт теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ)
Институт физики земли
Институт физики и биофизики / Физический институт им. П. Н. Лебедева (ФИАН)
Институт физических проблем
Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ)
Институт языкознания АН
Историко-архивный институт
Исторический факультет МГУ (1934–1970)
Квартира М. Н. Сперанского
Квартира Н. Н. Лузина
Квартира Натальи Кинд-Рожанской / Кибернетический семинар Александра Лернера
Квартира С. В. Бахрушина
Коммунистическая академия / Институт философии АН
Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова / Высшая партийная школа (ВПШ)
Коммунистический университет национальных меньшинств Запада (КУНМЗ) им. Ю. Ю. Мархлевского
Коммунистический университет трудящихся Востока
Конъюнктурный институт Финансово-экономического бюро Наркомфина
Котельный завод им. Бари / ОТБ-11
Краснопресненская обсерватория МГУ (ГАИШ)
Кучинская шарашка
Лагеря МГУ на Ленинских горах, в Лужниках, Черемушках и Раменках
Марфинская шарашка
МГУ (корпуса на Моховой)
Микробиологический институт АН
МОГЭС / ОТБ-12
Московский институт востоковедения (1921–1924) / Институт востоковедения АН (1953–1977)
Московский институт востоковедения им. Н. Н. Нариманова
Московский полиграфический институт
Московский химико-технологический институт им. Менделеева (МХТИ)
Московское высшее техническое училище (МВТУ)
Наркомзем / Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. Ленина (ВАСХНИЛ)
Наркомпрос / Главлит
Наркомпрос. Политуправ Республики
Научно-исследовательский институт языкознания (НИЯз)
Научно-технический отдел ВСНХ
Научные семинары отказников (1972–1989 годы)
НИИ вакцин и сывороток им. Мечникова
НИИ прикладной молекулярной биологии и генетики
НИИ содержания и методов обучения
НИИ-160 (Фрязино)
НИИ-6
Общество изучения московской губернии
Объединенный институт ядерных исследований
Ольгинский завод / ГСНИИ-42
Почвенный институт АН
Президиум АН (Нескучный дворец) / Центральный музей народоведения
Туполевская шарашка / ЦКБ-29
Тушинский машиностроительный завод / ОТБ-82
Университет трудящихся Китая им. Сунь Ятсена
Физико-химический институт им. Л. Я. Карпова
Физический институт (ФИАН)
ФНИЦ эпидемиологии и микробиологии им. Гамалеи
Центральное бюро краеведения
Центральное статистическое управление (ЦСУ)
Центральный институт труда
Центральный музей народоведения
Московский институт востоковедения им. Н. Н. Нариманова

Объекты на карте:

Московский институт востоковедения
Московский институт востоковедения

Московский институт востоковедения им. Н. Н. Нариманова

Адрес: г. Москва, Армянский пер., д. 2 (в 1921—1924 гг.); Б. Златоустинский пер. (Б. Комсомольский пер.), д. 1 (с 1924 г.); ул. Маросейка, д. 2/15 (не позднее 1936 1943 гг.); Ростокинский пр., д. 13а (в 1943—1954 гг.)

Московский институт востоковедения был образован в 1921 году в результате слияния всех московских востоковедных учебных заведений и факультетов в один институт, организованный на базе бывшего Лазаревского института восточных языков. Из-за того, что востоковедение было крайне идеологизированной областью гуманитарной науки, занятия сотрудников института балансировали на грани науки и политики. Многие сотрудники института подверглись репрессиям в 30-е — 40-е годы. Институт был закрыт в 1954 году.

 
Б. Златоустинский пер., д. 1, стр. с. 1 (современный вид). Фото: stapelia2784.livejournal.com

Б. Златоустинский пер., д. 1, стр. с. 1 (современный вид)

Адреса института

Московский институт востоковедения был образован в 1921 году на базе Лазаревского института, располагавшегося по адресу: Армянский переулок, 2. Подробнее об истории Лазаревского института и начальном периоде существования Московского института востоковедения можно прочитать в статье о здании в Армянском переулке.

В 1924 году Московскому институту востоковедения было передано здание клуба Высшего совета народного хозяйства по Большому Златоустинскому переулку (Б. Златоустинский пер., 1), и он переехал. Этот дом был построен в конце XIX века архитектором А. Н. Стратилатовым.

Новое помещение было не слишком удобным, так что в отчете за 1926/27 учебный год отмечалось:

Что касается здания самого Института по Б. Златоустинскому переулку, то следует отметить, что оно не особенно пригодно под учебное заведение, более подходя под какое-либо торговое и конторское предприятие, а также что оно довольно обветшалое и требует частных ремонтов.

ГАРФ. Ф. Р-3316. Оп. 19. Д. 907. Л. 22

(цит. по: Главы из истории московского востоковедения. Лазаревский институт — Московский институт востоковедения — МГИМО. М., 2015)

С 1936 года в адресном справочнике «Вся Москва» фигурирует новый адрес института: ул. Маросейка, 2/15. Известно также, что там располагалось одно из общежитий института. Однако неясно, при каких обстоятельствах институт получил это помещение, и оставалось ли в его ведении здание в Б. Златоустинском (Б. Комсомольском) переулке.

В 1943 году после возвращения из эвакуации (из Ферганы) институт получил бывшее здание ИФЛИ, закрытого в 1941 году, по адресу: Ростокинский пр., д. 13а.

Здание Лазаревского института по Армянскому переулку, в котором первоначально расположился Московский институт востоковедения. 1900-е — 1910-е гг. Фото: Шерер и Набгольц, PastVu​

Здание Лазаревского института по Армянскому переулку, в котором первоначально расположился Московский институт востоковедения. 1900-е — 1910-е гг. Фото: Шерер и Набгольц,

История института

С самого начала существования советской власти и попыток создания «новой», советской науки востоковедение оказалось одной из наиболее идеологизированных областей гуманитарного знания. Востоковеды рассматривались властью, прежде всего, не как академические ученые, а как потенциальные специалисты по коммуникациям с жителями Закавказья и Средней Азии, а также как агенты для распространения влияния на Ближнем и Дальнем Востоке. Такой подход к востоковедению не был уникальным. Он находился в общем русле с колониальной политикой многих стран на рубеже XIX–XX веков. Однако в СССР он принял гипертрофированные формы вследствие того, что после революции все научные учреждения кардинально перестраивались в соответствии с новой идеологией. Востоковедение стало в большей степени инструментом для обслуживания политических интересов советской власти и подспорьем для экспорта «мировой революции» в Азию, нежели наукой. Традиции дореволюционного востоковедения — как его теперь часто называли, «историко-культурного» — выживали с трудом.

В первые дни после установления советской власти был создан Наркомнац (Народный комиссариат по делам национальностей) (декрет II-го Всероссийского съезда Советов об образовании рабочего и крестьянского правительства от 26 октября 1917 года) во главе с И. Сталиным. В состав коллегии Наркомнаца входили Н. Н. Нариманов, М. П. Павлович, С. М. Диманштейн и другие. В конце 1918 года был создан «Союз освобождения Востока» — организация, не сыгравшая какой-либо значимой роли, однако ее появление было симптоматичным.

С начала 1920 года в Наркомнаце обсуждалась идея создания центрального института востоковедения. Некоторое время никак не могли принять решение о том, где должен будет располагаться такой институт — в Петрограде или в Москве. Петербургская востоковедная школа была более многочисленной и богатой известными именами. Однако у организаторов имелись и другие соображения:

Находящиеся в Москве востоковеды по преимуществу практики, тогда как в Петрограде почти исключительно теоретики. Это положение весьма красноречиво говорит о том, что Институт Живого, практического востоковедения скорее можно организовать в Москве, чем в Петрограде.

Резолюция члена Наркомнаца М. Х. Султан-Галиева на докладную записку о состоянии Армянского института (сентябрь 1920 г.)

ГАРФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 50. Л. 27
(цит. по: Главы из истории московского востоковедения…)

Цель создания нового института виделась авторами проекта именно как практическая — и политическая. При этом представление о том, что петербургское востоковедение было в большей степени ориентировано на классическую науку, а московское ставит перед собой более конкретные задачи, многими разделялось — и в целом, по-видимому, соответствовало действительности. Кроме того, идея о создании научных центров в только что перенесенной столице постепенно реализовываться и в дальнейшем — так, в конечном итоге в 1934 году в Москву была переведена Академия наук со всеми ее многочисленными институтами.

Постановлением СНК РСФСР от 7 сентября 1920 года Центральный институт живых восточных языков был организован на базе бывшего Лазаревского института в Москве.

М. П. Павлович. Фото: Малая советская энциклопедия, Wikipedia

М. П. Павлович. Фото: Малая советская энциклопедия

Отличительной чертой молодого советского востоковедения, несомненно, является то, что оно стремится объяснить все социальные, политические, культурные процессы, происходящие в странах Востока, характер развития этих процессов, форму классовой структуры населения этих стран, основными чертами хозяйственной жизни, влиянием на них прошлой истории и т. д., причем вся жизнь современного Востока изучается советским востоковедением под углом зрения освободительной борьбы угнетенных народов желтого и черного континентов против империализма.

Павлович М. П.
Цит. по: Из истории советского востоковедения. 1917–1967. М., 1970

С точки зрения руководителя Всесоюзной научной ассоциации востоковедения М. П. Павловича, главным предметом для преподавания в востоковедческом институте должны были стать современные социально-экономические и политические вопросы, изучением же древних языков и культур, по его мнению, вполне можно было пренебречь: «Нам, конечно, не нужен санскрит, не нужны древнееврейские, финикийские и арамейские языки» (цит. по: Главы из истории московского востоковедения…).

27 октября 1921 года Президиум ВЦИК принял постановление «о слиянии всех московских востоковедных учебных заведений в одно высшее учебное заведение» — Московский институт востоковедения, подчиненный Наркомнацу, который должен был готовить «работников по всем отраслям работы на Востоке и в связи с Востоком» (Отчет Народного Комиссариата по делам национальностей за 1921 г. М., 1921). После упразднения Наркомнаца Московский институт востоковедения был передан в ведение ЦИК СССР. В 1925 году институту было присвоено имя  Н. Н. Нариманова  — бывшего председателя ЦИК.

Среди ученых, которые преподавали в Московском институте востоковедения, были А. И. Иванов, А. Н. Самойлович, В. А. Гордлевский, О. В. Плетнер. 

В 1936 году Московский институт востоковедения был реорганизован. В постановлении ЦИК от 28 июня 1936 года говорилось:

Преобразовать Институт Востоковедения имени Нариманова в Москве и Восточный Институт в Ленинграде в Институты, готовящие знающих страну и язык работников для НКВнешторга, НКИД, НКО, НКВД и др. организаций и учреждений, а также преподавателей.

ГАРФ. Ф. Р-3316. Оп. 1. Д. 1728

В 1939 году МИВ был вновь преобразован: на этот раз во Всесоюзный институт восточных языков, в котором были два факультета: лингвистический (готовивший переводчиков), и особый (для подготовки и переподготовки «кадров специального назначения»).

В годы войны институт был эвакуирован в город Фергану, а в конце 1943 года институт вернулся в Москву. Он был преобразован опять и получил старое название: Московский институт востоковедения. 

Угол Маросейки и Лубянского проезда (Маросейка, 2/15). 1924 г. Фото: PastVu

Угол Маросейки и Лубянского проезда (Маросейка, 2/15). 1924 г. Фото: 

Поводом для начала разработки очередного проекта преобразования Московского института востоковедения, который привел к его закрытию, стало письмо первого секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Таджикской ССР  Б. Г. Гафурова  — в будущем директора Института востоковедения Академии наук. Оно было отправлено 11 мая 1950 года в ЦК ВКП(б) на имя  Г. М. Маленкова  (РГАСПИ, Ф. 17. Оп. 132. Ед. хр. 341. Л. 13). Гафуров считал, что существующие востоковедные учебные заведения выпускают недостаточно квалифицированые кадры.

После продолжительного обсуждения возможных путей преобразования института институт неожиданно был закрыт решением Совета Министров СССР № 1341 от 1 июля 1954 года. Вероятно, это постановление было специально принято летом, в пору отпусков, чтобы избежать возможного противодействия заинтересованных лиц. Здание института перешло к Московскому городскому педагогическому институту, а часть преподавателей и студенты  5-го  курса были переведены в МГИМО (Шаститко П. М., Чарыева Н. К. Как  закрывали Московский институт востоковедения // Восток.  Афро-азиатские  общества: история и современность. № 6. 2002).

Московский институт востоковедения в начале 30-х годов

Л. И. Рузер, некоторое время занимавший должность ректора Московского института востоковедения, так же как и его предшественники на этом посту, был в большей степени политическим деятелем, чем академическим ученым. Однако в конце 1930 года Рузер подал заявление об отставке с должности ректора, ссылаясь на конфликт с Бюро партколлектива внутри института. Само заявление обнаружить не удалось, но в ГАРФе хранится следующая переписка по этому поводу:

24/XII-30 г. В Ученый Комитет поступило заявление ректора Института Востоковедения им. Нариманова т. Рузера с просьбой об освобождении его от занимаемой должности. Просьба мотивировалась… создавшейся обстановкой внутри Института, делающей дальнейшую работу т. Рузера совершенно невозможной.<…> Ученый Комитет вместе с тем считает создавшуюся внутри Института обстановку действительно ненормальной и займется этим вопросом.

Председатель Комитета
(А. Луначарский)

11 февраля 1931 года
В Бауманский Райком ВКП(б).

Уважаемые товарищи!

На заседании фракции пленума Ученого Комитета, состоявшегося 15/1 с.г., рассматривался вопрос о причинах ухода ректора и проректора по учебной части Института Востоковедения им. Нариманова (т.т. Рузера и Кржеминского) с работы в Институте и о создавшейся в связи с этим обстановке. <...>
Вместе с тем… у нее сложилось убеждение о неблагополучии в взаимоотношениях Бюро партколлектива с руководством Института. У фракции пленума создается впечатление о тенденциях Бюро и администрирования к подмене руководства во всех вопросах учебной жизни Института. <…>

Председатель
А. Луначарский

Примечательно, что при этом, жалуясь на вмешательство партийных работников в руководство институтом, сам Л. И. Рузер в начале 20-х годов занимал, в том числе, должность заведующего Политотделом Госиздата — то есть руководил органом, осуществлявшим цензуру печатных произведений с точки зрения их соответствия партийной линии.

Первые аресты сотрудников
Титульный лист книги Н. М. Попова-Тативы «Китай. Экономическое описание» (М.: издание Разведывательного управления штаба РККА, 1925) с посвящением автора С. Ф. Ольденбургу, возглавлявшему Академию наук СССР. Фото: alter-vij.livejournal.com​

Титульный лист книги Н. М. Попова-Тативы «Китай. Экономическое описание» (М.: издание Разведывательного управления штаба РККА, 1925) с посвящением автора С. Ф. Ольденбургу, возглавлявшему Академию наук. Фото: 

В начале 1930-х  годов по неизвестной причине был арестован преподаватель китайского языка Н. Н. Попов-Татива, автор написанного совместно со знаменитым лингвистом Е. Д. Поливановым  классического пособия по китайской транскрипции. По воспоминаниям  Н. П. Анциферова , в 1932–1933 годах Попова-Тативу  видели в лагере на строительстве  Беломорско-Балтийского  канала, он читал там для заключенных доклад «Сунь  Ят-сен и тайные общества в Китае его времени» (Люди и судьбы; Алпатов  В. М. Мартиролог востоковедной лингвистики // Вестник Академии Наук СССР. 1990. № 12). Позднее, после освобождения от первого лагерного срока,  Попов-Татива жил в Ташкенте. Он был повторно арестован 1 сентября 1937 и приговорен к высшей мере наказания (за «шпионскую деятельность и участие в террористической группе»). Приговор был приведен в исполнение в тот же день на расстрельном полигоне «Коммунарка».

Анонимные доносы в 1933-34 годах

Как пишет М. В. Иванова, «аспирантура… востоковедных центров в 1930-е годы пополнялась уже и выпускниками советских востоковедных институтов. Попасть в востоковедные институты с трудными курсами обучения можно было, будучи либо представителем восточного народа, либо выдвиженцем пролетарского происхождения. Среди студенчества бытовали „комчванство“, пренебрежительное отношение к „старому“ востоковедению, к „спецам“ и то, что Н. И. Конрад называл ученическим отношением к учёбе» (Иванова М. В. Введение в регионоведение: из истории советского востоковедения. Томск, 2006). Подобное отношение к учебе проявлялось различными способами.

В 1933–34 годах в печати появились заметки о Московском институте востоковедения, содержавшие жалобы на организацию учебного процесса и направленные непосредственно против ректора А. Г. Гамбарова. Одна из заметок подписана (ГАРФ. Ф. Р-7668. Оп. 1. Д. 1073. Л. 21), другая — нет (здесь и далее орфография оригиналов сохранена):

Приказ ректората и решение ЦК ВКПб о рабочем времени студента не выполняется
Вниманию РКИ!

В Институте Востоковедения им. Н. Н. Нариманова при ЦИК СССР на видном месте висит приказ ректора на основе постановления ЦК ВКПб, где говорится, что (например) на дачу заданий по методологическим дисциплинам преподаватели могут давать не более 20 страниц, из расчета 20 страниц на 2 часа в пятидневку. Но этот приказ оппортунистический, так как постановление ЦК не выполняется и по настоящее время. Так например: по истории ВКПб преподаватель дает на дом 30 и более страниц, требуя 3–5 часов работы в пятидневку.
По языкам также нарушения. Вместо отведенных двух часов на самостоятельную работу студента, преподаватели с ведома учебной части нагружают заданиями на 6–8 часов самостоятельной работы на пятидневку.
Надо положить конец этим безобразиям и потребовать <…> чтобы постановление ЦК ВКПб было безоговорочно выполнено. <…>

Студкор В-р

Анонимки, в которых от лица студентов приводились жалобы на якобы слишком большую учебную нагрузку, а также на «неправильное» расходование рабочего времени и бюджетных средств преподавателями, были настоящими доносами: они были направлены и в Ученый комитет ЦИК (с предложением передать их в ЦК ВКП(б):

Зав. Ученым и научным комитетом ЦИК ССР т. Стеклову
7 дек 1933 г.

Просим сделать распоряжение, по следующему совершенно ненормальному явлению:
В Институте Востоковедения им. Нариманова при ЦИК ССР, студентов 2 и 3-х курсов буквально закидывают громоздкими заданиями по предметам, так что студенты не только не имеют свободного времени для отдыха, о котором имеется пост. ЦК ВКПб.
О котором также висит оппортунистическое подтверждение ректората, приказом по институту, с категорическим указанием учебной части, о обеспечении свободного для отдыха времени студентам. <…>
В результате задания нетолько комкаются и не могут быть полностью усвоены, но после такого сумбура, а не учебы, где идет буквально погоня за рекордными «липовыми» показателями выполнения программы, ничего также неостается в голове студента.<…>
И наконец последнее, это недопустимое явление, когда имеют еще место занятия негрупповые, а с 1, 2-мя студентами, где специально считаются и оплачиваются, как аудиторные занятия, — преподавателям:
Надо запретить такие занятия, дорого стоящие Правительству <…>

Редактор факультетской ячейки «КИМ»

Ученому Комитету при ЦИК ССР тов. Стеклову
14 сен 1933 г.

В Институте Востоковедения им. Нариманова, есть много ненормальностей, отражающее крайне нехорошо, так: <…>
III. Почему необратят никто внимание, на… «Бесцельное «просиживание штанов» студентами на иностранных и восточных языках по соотв.факультетам, неотвечающих по своему количеству /600 человек/ и назначению никаким действительным надобностям в них <…>
Зачем наконец понабрали в Институт еще сотни студентов?.. <…>
И чем скорее будет приближено это учебное заведение к оперативным запросам наших учреждений и работы, тем это лучше будет для сбережения колоссальных средств денег и энергии, так вредительски выбрасываемых на улицу…
СТУДКОР Газеты Бюро Партколлектива и Вузпрофкома.
«Бедный»
Данное письмо для обсуждения просьба передать в ЦК ВКП(б)

Нет сведений о том, что в тот момент эти доносы привели к репрессиям среди сотрудников института, однако информация, содержавшаяся в них, была принята к сведению:

Не подлежит оглашению
26 октября 1933 г.
В Комиссию по чистке ячейки Института Востоковедения им. Н. Н. Нариманова

Направляя Вам копию присланной в Комитет заметки студкора газеты Бюро партколлектива и Вузпрофкома Бедного о постановке учебного дела в Институте, Ученый Комитет ЦИК Союза ССР просит учесть этот материал при чистке руководящего состава Института.

Отв.секретарь Комитета
(И. И. Шишков)

Ректор Московского института востоковедения А. Г. Гамбаров был арестован позже, в 1937 году. Он был снят с должности (ГАРФ. Ф. Р-3316. Оп. 30. Д. 404), по-видимому, уже после его ареста — 17 июня 1937 года. 1 октября 1937 года ВК ВС СССР Гамбаров был осужден на «10 лет без права переписки» (по статье 58–10) и расстрелян (Люди и судьбы).

Годы Большого террора

В 1937–1938 годах многие сотрудники института подверглись арестам. Информация о том, в чем именно они обвинялись, не всегда доступна, но большинство известных обвинений — «в шпионаже». Как пишет В. М. Алпатов: «Обстановка искусственно нагнетаемой шпиономании в сочетании с тогдашним характером отношений между СССР и Японией приводили к тому, что чуть ли не каждый человек, знавший японский язык и тем более бывавший в Японии, мог восприниматься как „японский шпион“. За период с 1936 по 1938 г. было репрессировано не менее половины работавших в то время японоведов. Некоторые из них были потом освобождены, но большинство погибло» (Алпатов В. М. Репрессированные японисты // Япония. 1989, М., 1991). Опасность быть признанным «японскими шпионами» угрожала и китаистам, прежде всего, имевшим отношение к КВЖД (например, можно вспомнить «дело харбинцев» 1937 года).

В 1935–1938 годах были арестованы М. М. Абрамсон, М. М. Аксельрод, П. С. Ануфриев, П. А. Гриневич, О. И. Гринбаум, В. М. Крайнов, С. К. Пастухов, Х. Селям, Р. А. Ульяновский, Л. П. Хон-Ким-Пио, М. С. Цын, К. И. Чайкин (По: Васильков Я. В., Гришина А. М., Перченок Ф. Ф. Репрессированное востоковедение. Востоковеды, подвергшиеся репрессиям в 20-50-е годы // Народы Азии и Африки. № 4. 1990).

Крайнов Владимир Меркурьевич Родился в 1902 г., Средне-Волжский край, с. Языково; русский; образование среднее; б/п; Институт востоковедения: преподаватель. Проживал: Москва, ул. Маросейка, д. 2/15, кв. 41. Арестован 22 сентября 1937 г. Приговорен: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 13 декабря 1937 г., обв.: том, что, проживая в г. Харбине с 1903 по 1931 гг., 'вращался среди белоэмигрантов и фашистов'. Расстрелян 19 декабря 1937 г. Место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирован в сентябре 1989 г.

Из воспоминаний М. С. Цын

Марианна Самойловна Цын — японистка, выпускница Ленинградского института живых восточных языков (ЛИЖВЯ) и ученица академика Н. И. Конрада. В начале 1930-х она переехала в Москву и преподавала в Московском институте востоковедения в 1933–37 годах, была одним из редакторов журнала «Новый Восток», членом Всесоюзной научной ассоциации востоковедения. М. С. Цын работала также педагогом-переводчиком НКВД. Это совсем не спасло ее от ареста: она была осуждена ОСО при НКВД 16 сентября 1937 года на 8 лет. 22 марта 1943 года М. С. Цын была освобождена благодаря хлопотам мужа — япониста Романа Кима, на протяжении многих лет сотрудника ОГПУ и НКВД (см. nkvd.memo.ru), также дважды подвергавшегося аресту начиная с 1937 года. 

Из 12 человек с того курса ЛИЖВЯ, на котором училась М. С. Цын, впоследствии не были арестованы только трое. Маленький сын Марианны Цын умер вскоре после ее возвращения из лагеря. После освобождения она вернулась на работу в Московский институт востоковедения, но в годы «борьбы с космополитизмом» неоднократно предпринимались попытки уволить М. С. Цын из института. Она вынужденно переквалифицировалась и до выхода на пенсию в 1958 году преподавала в Московском энергетическом институте русский язык (Люди и судьбы).

Так вот, я бегу по лесной дорожке, наслаждаясь сказочной красотой природы, и, к счастью, не встречаю ни одной сгорбленной фигуры в серой одежде лагерника, который бы спугнул все это очарование божьей благодати и вернул бы меня в безысходность своего положения. Но я радостная и счастливая, у меня в кармане бушлата письмо от мамы с фотографией ее и моего сынишки, от которого меня увезли, когда ему только что (12 апреля) исполнилось 5 лет! Вот он уже пишет сам печатными буквами: «Приезжай скорей, я жду тебя, мамочка, каждый день. Твой сын Вива, который любит тебя больше всех на свете». Я радуюсь, вглядываюсь в дорогие лица, заливаясь слезами. Вернувшись на работу, показываю фотографию своим товарищам по несчастью. Все поздравляют меня, утешают. Однако, все явно чем-то взволнованы. <...> В конце рабочего дня я возвращаюсь в зону в свой барак вместе с двумя женщинами, с которыми работаю в одной комнате, и с которыми мы рядом живем на нарах в двухъярусном бараке. В бараке жарко, в середине большая железная печка, кипит котел с водой. Вокруг печки сушится одежда, подмокшая в лесу, тех заключенных, кто работает на общих работах. Наши нары находятся в самом конце барака, там пьем чай, у каждой из нас сохраняется один кусочек черного хлеба на вечер, можно весь съесть. Утром дадут на день целую пайку хлеба. Потом я снова читаю вслух письмо, рассматриваем фотокарточку. Сбегаются соседки посмотреть. У каждой второй остались осиротевшие дети, разбросанные по родственникам или детским домам. Тоска меня гложет, слезы льются, все меня утешают: ведь мой ребенок остался с бабушкой и дедушкой, а вот у «кулачки» Вари трое маленьких детей, старшему Федьке 6 лет, Степе 4 с половиной, а Аниське, девочке, всего-то было полтора года. Всех отправили в детский дом, мужа забрали и о нем ни слуху ни духу, корову и лошадь увели в колхоз, а Варе дали 10 лет срока ИТЛ. И статья ей непонятная, все спрашивает меня, что это за статья КВРД? Это она путает с КРД — контрреволюционная деятельность. Говорила, что в колхоз не хотела идти и корову отдавать. Я сейчас уж не помню из какого края нашего отечества ее забросили в Коми АССР? Однако же, все мы молоды и нам хочется верить, что все наши мучения скоро кончатся, нас отпустят по домам. Не может же так долго продолжаться наказание без преступления, ведь все уголовники знают, за что их осудили. А мы по уголовному кодексу РСФСР также считались уголовными преступниками (политических не было), но нас отличали в лагере уголовники — мы назывались «враги народа». Это было вовсе недоступно пониманию даже грамотным и образованным, а уж крестьянка Варя только Богу молилась, уразуметь ничего не могла, хотя уже просидела почти половину срока. Уже пора ложиться спать, дневальная выключает радио, которое почти ежедневно детскими голосами кричит: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Боже мой, как горько нам слушать эту ложь, нам, матерям, поруганным в своих материнских чувствах, как страшно думать о том, что наши маленькие дети остались в шоковом состоянии от потери своих родителей, горько плачут и зовут нас! <...>
Кашкетин, а это был он (как потом я узнала), вызвал конвойного и приказал привести сюда трех уголовников-смертников, именно так он громко сказал. Минут через 7-10 конвойный привел трех очень молодых парней, грязных, ошалелых, которые остановились у входных дверей вместе с конвоиром. Конвоир тут же закрыл дверь и вышел. Кашкетин встал из-за стола, снял китель, завернул до локтей рукава белоснежной рубашки, подошел к полумертвым парням и стал каждого по очереди бить кулаком в нос, до тех пор, пока кровь ручьем не полилась из каждого носа. Потом конвоиру приказано было увести этих полумертвых людей, Кашкетин сел за свой стол, вынул из ящика несколько кусков ваты и бутылку жидкости, вероятно, спирта и стал тщательно смывать с рук кровь. Он тяжело дышал. Конвоир принес таз с водой и тряпкой вымыл порог от грязи и крови. Дальше я очнулась от запаха нашатырного спирта около своего носа (видимо, я была в обмороке).«Скажите, какая слабонервная» — услышала я, очнувшись. И уже другим, бархатным баритоном было им дано приказание принести два стакана горячего сладкого чая. Он вежливо, как ни в чем не бывало, предложил мне выпить чаю и успокоиться. «Марианна! Ничего страшного с Вами не случится. Я надеюсь, что Вы еще не забыли японский язык, мы искали переводчика инашли Вас в Севжелдорлаге в Княжпогосте. С Вами же привезли корейца. Он уже долго кочует из Казахстана по лагерям Коми, а дело его не закончено. Он обвиняется в шпионаже в пользу Японии. В допросах ничего вразумительного понять нельзя, он плохо знает русский язык, а по-японски понимает, кончил какую-то японскую школу. Вот мы с вами и попробуем его допросить и закончить дело. Но придется немного подождать, его здорово „обработали“. Пройдет несколько дней и я вас вызову». Я уже пришла в себя и от вежливого со мной обращения, да еще по имени, вдруг осмелела и спросила садиста: «Почему же меня в качестве переводчика, а не обвиняемого подвергли такому способу приезда сюда?» — «Ну-ну, заключенная Цын, не забывайтесь (бархатный баритон исчез) здесь вопросов не задают, что это за микошонство, вы знаете, вероятно, что это значит, это значит ведь „Я и свинья“!» И филолог во мне вдруг оказался сильнее страха, и я преподавательским тоном молвила: «Да, я знаю адаптированное русским языком слово «амикошонство», что состоит из двух слов французского языка, ami (ами) и соспоп (кошон). Ами — друг и кошон — свинья. В русском языке употребляется в смысле «неуместное панибратство».

Цын М. С. Ухтарка. Из моей жизни в сталинских тюрьмах и лагерях 1937—1943 гг.

Докладные ректора М. Благовещенского

Новое начальство института всячески дистанцировалось от своих «неблагонадежных» сотрудников. В письме ректора института М. Благовещенского в ЦК ВКП(б) от 13 апреля 1939 года говорилось:

Ввиду того, что выпускаемые Институтом кадры ни в качественном, ни в количественном отношении не удовлетворяли наиболее насущные потребности соответствующих наркоматов /НКИД, НКВД, НКО и др./, более года тому назад был поставлен вопрос о новой реорганизации Института. <…> Однако мы до сего времени не имеем решения по всем этим вопросам. Ввиду этого Институт находится в крайне затруднительном положении, так как не может развернуть самых неотложных подготовительных работ к будущему учебному году. <…> Создается, таким образом, угроза срыва нормальной подготовки 1939/40 уч. года.

ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 70. Д. 9013. Л.4

Он же писал год спустя:

<…> пролезшее в институт вражеское руководство сделало все для того, чтобы политически обезоружить студенчество, изъяв из учебного плана изучение марксизма-ленинизма. Кроме того, оно закрыло доступ в институт людям со средним образованием, исключив тем самым основной источник комплектования института студентами.
В течение 1938 — 1939 гг. последствия вредительства были ликвидированы: в программу института включено изучение истории ВКП(б) и допущены к приему в институт окончившие среднюю школу члены и кандидаты партии и комсомольцы.
В 1940 г. институт был реорганизован и передан в ведение ВКВШ при СНК СССР. В соответствии со статьей 121 Сталинской конституции институт имеет своей целью подготовку специалистов по восточным языкам, вооруженных знаниями научного социализма, готовых защищать советскую родину и беззаветно преданных делу построения коммунистического общества.

Благовещенский М. Фесенко П. Двадцать лет Московского института востоковедения // Труды института востоковедения. Сборник № 2. М., 1940

Московский институт востоковедения в 1943–54 годах

В 1943 году здание ИФЛИ на Ростокинском проезде было передано Московскому институту востоковедения, вернувшемуся из эвакуации из Ферганы. По воспоминаниям И. А. Латышева,

Московский институт востоковедения (сокращённо — МИВ), располагался в Ростокинском проезде на краю Сокольнического парка в четырехэтажном кирпичном здании, принадлежавшем до войны институту философии, литературы и истории, более известному в сокращённом названии ИФЛИ. Кому-то было добираться до института далековато: станция метро «Сокольники» была конечной, а затем нужно было ещё проехать несколько остановок на трамвае… Институтское здание соседствовало с деревянными одноэтажными домиками скорее дачного, чем городского типа, обнесёнными дощатыми заборами. С тыльной стороны здания протекала речка Яуза, по берегам которой лепились огороды, пустыри и мусорные кучи. Само здание столь же мало впечатляло, как и окружающий его пейзаж: старый кирпичный дом с тесными комнатками и с потёртой мебелью.

В 1950 году после сталинского осуждения марризма в лингвистике из института как «неразоружившийся маррист» был уволен известный лингвист Н. Ф. Яковлев, в прошлом один из основателей Московского лингвистического кружка (Алпатов В. М. История лингвистических учений). После увольнения со всех рабочих мест он страдал психическим заболеванием и был вынужден оставить научную работу. Многие сотрудники института подвергались травле и в процессе «борьбы с космополитизмом».

Анна Аркадьевна Долинина, ученица академика И. Ю. Крачковского, вспоминает об идеологическом давлении в процессе научных дискуссий в институте в 1949 году:

А. А. Долинина. 1970-е гг. Фото: Wikipedia

А. А. Долинина. 1970-е гг. 

В конце марта того же года я попала на студенческую научную конференцию в Московский институт востоковедения и читала там доклад о раннем (20-е годы) творчестве известного египетского писателя Махмуда Теймура, одного из зачинателей жанра арабской реалистической новеллы (это была глава из моей дипломной работы). <…>
Едва я кончила доклад, как на меня набросились с критикой бойкие московские мальчики (честно говоря, куда больше подкованные политически), а их любимый профессор Е. А. Беляев, который вел заседание (напомню, ученик Крачковского еще по Санкт-Петербургскому университету), решил устроить показательный спектакль: «Вот, товарищи, перед вами плоды буржуазной школы Крачковского! Докладчица в своей политической близорукости игнорирует ленинское учение о партийности литературы, не дает должного отпора безыдейности и даже зачисляет в прогрессивные писателя буржуазно ограниченного, который в своем творчестве не отражает ни классовой борьбы, ни коммунистического движения, не призывает к выступлению против английского империализма, проповедует абстрактный гуманизм» и т. д.и т. п.
Не скажу, чтобы я выслушала все это спокойно — опыта в таких дискуссиях у меня не было. Слушала и боялась, что не сумею ответить как следует; впрочем, у меня в запасе хранился один козырь, и я на него возлагала все надежды. Когда мне дали слово для ответа, ожидая, что я буду признавать свои ошибки, я коснулась сначала нескольких частных замечаний, а потом сказала примерно следующее: «Академик Крачковский, может быть, и не марксист, но он учит нас подходить к литературе исторически, и с этой точки зрения невозможно требовать от египетского писателя 20-х годов, чтобы он придерживался метода социалистического реализма, ведь в арабской литературе реализм тогда только зарождался. Но он продвинул эту литературу вперед как один из первых новеллистов. А что касается его буржуазных политических взглядов, то ведь т. Сталин сказал в 1926 году в работе „К вопросам ленинизма“, что борьба египетских купцов и интеллигентов является борьбой объективно революционной, поскольку она ослабляет и расшатывает империализм. А раз так, то значит творчество Теймура в 20-е годы является объективно революционным». Конечно, я говорила тогда не так гладко и связно, как пишу сейчас, но за верную передачу смысла ручаюсь.
Наступило гробовое молчание — про эту цитату все явно забыли (я-то помнила, потому что какая дипломная работа могла в те годы обойтись без соответствующей цитаты из классиков марксизма!). Е. А. Беляев торопливо закрыл заседание и, подойдя ко мне, протянул руку: «Ну, молодец, молодец! Это глава из диссертации?» — «Нет, из дипломной работы». — «Ну, тогда совсем молодец! Поздравляю!» Это после того, как он только что смешивал с грязью и меня, и моего учителя. Испугался, верно, что Сталина забыл?
До сих пор не могу простить себе, что руку ему все-таки подала.

Долинина А. А. Невольник долга. СПб: Петербургское востоковедение, 1994

Во второй половине 40-х — начале 50-х годов Московский институт востоковедения оставался учебным заведением практической направленности, тесно связанным с дипломатическими учреждениями. Об учебе в МИВ в это время вспоминает Г. Н. Батурин (впоследствии переквалифицировавшийся в геологи):

У нас была преподавательница арабского языка Алдо-Васильева, из Палестины. До революции она вышла замуж за сотрудника русского посольства. Он ее привез в Петербург. У нее было три дочки, а муж пропал после революции. Ее саму таскали в ГПУ, требовали, чтобы она призналась, что она шпионка арабская и так далее, но в конце концов оставили в покое. И вот она преподавала арабский язык. Она по-русски, естественно, говорила свободно, но что она пережила после революции, сказать даже трудно.
Были у нас преподаватели, которые работали в системе МИДа или Внешторга, потом проштрафились… У них называлось это «Кладбище слонов» (смеются): проштрафившиеся дипломаты и прочие сотрудники сидели на бумажной работе, а некоторые пошли преподавать в Институт востоковедения. Один из преподавателей, Султанов, когда-то посланник в Йемене, рассказывал много интересного о нравах, о событиях. Он был старой школы человек, пытался нам привить любовь к старому арабскому, не языку, а к старым нравам, давал читать старые письма, дореволюционные, египетских граждан друг другу, например. А главным преподавателем был у нас профессор Баранов, который написал словарь арабского языка, ученик Крачковского.

Батурин Г. Н. О детском увлечении огнестрельным оружием, учебе в Институте востоковедения и командировке в Дамаск // oralhistory.ru

В 1954 году институт был закрыт. Причины этого до конца неясны. Поводом для начала разработки очередного проекта преобразования Московского института востоковедения, стало письмо первого секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Таджикской ССР Б. Г. Гафурова — в будущем директора Института востоковедения Академии наук. Оно было отправлено 11 мая 1950 года в ЦК ВКП(б) на имя Г. М. Маленкова(РГАСПИ, Ф. 17. Оп. 132. Ед. хр. 341. Л. 13). Гафуров считал, что существующие востоковедные учебные заведения выпускают недостаточно квалифицированые кадры. После продолжительного обсуждения возможных путей преобразования института институт неожиданно был закрыт решением Совета Министров СССР № 1341 от 1 июля 1954 года. Вероятно, это постановление было специально принято летом, в пору отпусков, чтобы избежать возможного противодействия заинтересованных лиц. Здание института перешло к Московскому городскому педагогическому институту, а часть преподавателей и студенты 5-го курса были переведены в МГИМО (Шаститко П. М., Чарыева Н. К. Как закрывали Московский институт востоковедения // Восток. Афро-азиатские общества: история и современность. № 6. 2002).

Индолог М. Т. Степанянц вспоминает о закрытии Московского института востоковедения:

На первом курсе в индийской группе нас было четыре человека. Знаете, что с нами сделали? После первого курса институт расформировали. Это старейший институт, который был основан еще Лазаревым, между прочим, он был основан до революции для интеллигенции армянской диаспоры. Институт этот был заслуженный, с традициями… И вдруг, когда я кончила первый курс, осенью прихожу и выясняется, что институт расформировали, решив, что востоковеды не нужны стране. Можете себе представить, что востоковеды не нужны стране? И, хотя, в группе я была единственной отличницей, меня тоже отчислили. Родители тогда никаких ходов не имели, но так получилось, что у меня уже были товарищи со старших курсов, а они были в парткоме. Они за меня вступились — Кондрашов такой был. Меня, в конце концов, взяли в МГИМО, так что когда я перешла на восточный факультет в МГИМО на втором курсе, 30% студентов оставили в МГИМО, а остальным сказали: идите в любой вуз, вас без экзаменов примут. Но люди теряли столько лет учебы, так что это была большая травма.

Степанянц М. Т. Об эвакуации в Новосибирск, командировке в Индию и изучении восточной философии в СССР // oralhistory.ru

Ольга Лебедева
Алаев Л. Б., Алексахин А. Н., Воевода Е. В. и др. Главы из истории московского востоковедения. Лазаревский институт – Московский институт востоковедения – МГИМО. М., 2015
Амирханян А. Т. Армянский переулок, 2. М.: Московский рабочий, 1989
Васильков Я. В., Гришина А. М., Перченок Ф. Ф. Репрессированное востоковедение. Востоковеды, подвергшиеся репрессиям в 20–50-е годы // Народы Азии и Африки. №4. 1990. С.113-124
Долинина А. А. Невольник долга. СПб: Петербургское востоковедение, 1994
Иванова М. В. Введение в регионоведение: из истории советского востоковедения. Томск, 2006
Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов — жертв политического террора в советский период (1917-1991). Изд. подготовили Я. В. Васильков, М. Ю. Сорокина. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003
Шаститко П. М., Чарыева Н. К. Как закрывали Московский институт востоковедения // Восток. Афро-азиатские общества: история и современность. №6. 2002