Всесоюзный институт минерального сырья
Адрес: г. Москва, Старомонетный пер., д. 31
Всесоюзный институт минерального сырья занимался поиском ресурсов минерального сырья на территории СССР. В годы Большого террора были арестованы несколько сотрудников ВИМС. Всероссийский научно-исследовательский институт минерального сырья им. Н. М. Федоровского на базе ВИМС существует и сейчас.
Институт прикладной минералогии был первым частным научным учреждением в России. Он был основан в 1904 году учеником
Государство ставило перед институтом задачу поиска минерального сырья на территории СССР. Исследования были направлены на создание новых разделов теории рудообразования, методических основ прогноза, поисков и изучения месторождений, а также разведку основных месторождений. В 1925 название снова поменялось: теперь это был Институт прикладной минералогии и металлургии. В том же году началось строительство нового здания института в Старомонетном переулке по проекту архитекторов
Сотрудникам института удалось установить закономерности формирования редкоземельных месторождений, разработать модели формирования месторождений многих редких металлов — молибдена, вольфрама и олова. Были созданы методики локального прогноза рудных элементов, поисков и оценки месторождений, переработки и обогащения минерального сырья. Во время войны институт выполнял различные задачи, в том и числе непрофильные — изготовление корпусов снарядов для «Катюш», разработка незамерзающей смазки для боевой техники, разработка различных обогатительных комплексов для нужд фронта. Позднее институт принимал участие в атомном проекте.

Н. М. Федоровский иВ. И. Вернадский в Институте минерального сырья,30-е годы. Из архиваС. Л. Щеглова. Фото: memorial.krsk.ru
Заведующий геохимической лабораторией института
Директор Всесоюзного института минерального сырья, академик
О встрече с
Автор этих воспоминаний, Константин Валерианович Флуг, был арестован 1 октября 1932 года, будучи студентом МВТУ им. Баумана. По его предположению, причиной ареста послужило то, что он написал пьесу о терроре для театра Мейерхольда (архив Общества «Мемориал». Ф. 1. Оп. 3. Д. 5376. Л. 2–3). Он отбывал срок в Сиблаге и Воркуте, освободился только в 1946 году. В 1949 году он был повторно арестован и приговорен к бессрочной ссылке (окончившейся в 1954 году после смерти Сталина).
Долго я не решался приступить к записи последней геологической экспедиции Николая Михайловича Федоровского в первый послевоенный год. Причина подобной нерешительности ясна — мне неловко говорить о себе, что неизбежно, учитывая тот факт, что Федоровский выезжал для оценки моего открытия. Слишком неравными с
общественно-научных позиций мы были: он — ученый с мировой известностью, государственный руководитель и я — молодой самоучка, не имеющий никакого геологического образования. Понятно, что в подобной ситуации трудно ставить нас в одну упряжку поискового отряда… Но ведь всё это было! Пережита совместно работа, о которой никто не писал, да и мало кто теперь знает… Мы были «однополчанами» в течение почти двух десятилетий, два разных человека с общей судьбой…Это был поисковый отряд из трех человек, посланный на несколько суток руководителями «Воркутстроя» МВД для оценки одного рудопроявления в угольном регионе Заполярья. Предстояло проехать 60 км по узкоколейке, вывозившей уголь до пристани, затем от
Воркуты-Вом вверх по реке Усе ещё 40 км до деревни Елец, конечного пункта маршрута, на телеге… Был конец лета, короткого, холодного, но прекрасного лета Заполярья… Рабочий правил лошадью, а мы сидели свесив ноги по обеим сторонам телеги, которая катилась по древней дороге — ворге… С реки несся запах океана, рыбы, а на берегу благоухали невиданные березовые рощи, в которых красные подосиновики возвышались над карликовыми деревцами среди зарослей голубики, черники, земляники [ручкой сверху: княженики]. Ветер дул с востока, где на два румба горизонт покрывали вершины и долины Урала. До гор километров 50, они манили мечтой открытий и серебряный колокол исканий звал геологов на неведомые тропы кочевников. Все невзгоды, все заботы исчезали перед величием природы. Красивое лицо моего спутника молодело от волнения, можжевеловый куст, задетый телегой, запахчем-то непривычно пряным, экзотическим.— Спасибо Вам, Костя, за эту поездку. Ведь я впервые вижу Полярный Урал так близко, хотя последние годы видел его издалека. — Мы оглянулись на запад. Там ещё виднелся дым паровоза, крыши пакгаузов… Федоровский усмехнулся.
— Воркута — Вом! И это после того, как прошли для меня и
Тюя-Муюн , иКара-Мазар , иГлобе-Феникс . Облетели годы с белых яблонь юности.— Я вздохнул в ответ: — Вы были счастливы, профессор; вы держали в ладонях цветы
Тюя-Муюна , полиметаллы Риддера, золото Витватерсранда, алмазы Кимберли. Почему я не ездил Вашим коллектором? — Он посмотрел как учитель на ученика:— Вы сделали многое, Костя. Найти сидериты, документированные в кернах как кремень, марганец в комплексе с коксующимися углями Воркуты, обнаружить глауконит в бутовом камне для местной ТЭЦ… Я подробно напишу положительную оценку Вашего вклада…
…Телегу встряхнуло на кочках. Николай Михайлович повеселел, его усталое лицо измученного многолетней болезнью [ручкой сверху: многолетним заключением] человека помолодело. Он сказал: — Я снова на моем Урале, рабочем месте юности, когда я вот также ездил по заданию Вернадского. Как давно это было, но будто вчера… И после этой поездки я Вас, Костя, считаю не только своим учеником: Я зачисляю Вас в штат ВИМСа! — Он протянул руку и мы оба засмеялись от беспричинной радости свободы… [ручкой сбоку: которую ему дал я на трое суток].
— Приказ подпишу потом, — закончил Федоровский. Впереди возвышались хребты Полярного Урала:
Оче-Нырд ,Энган-Пе [ручкой сверху: Пайпадуна]… Я подумал, что надо одну из них назвать горой Федоровского на память об его последней, вероятно, геологической экспедиции… Деревня Елец. Последний населенный пункт на большой полярной реке. Поселок в три дома, расположенный у подножья отрогов Урала, за Полярным кругом… Два лета я бывал в этом просторном пятистенном доме русского хозяина. Хозяин похвастал перед гостями десятком первостатейных белых песцовых шкур, лисами чернобурыми и рыжими, крохотными горностаями. Самой большой гордостью охотника демонстрировалась шкура песца голубого спепельно-дымчатым ворсом, а в белизне песцового меха сверкали ворсинки бриллиантовой пылью. Обедали, точнее ужинали, необычайно сытно. Жареная оленина, мозги, куропатка, уха из хариусов, моченая морошка. Только вместо хлеба сухари. И к крепкому чаю нарезана луковица, принесенная мной взамен лимона… Потом женщины постелили пуховые перины в просторной горнице с крашеными полами, по две огромных подушки гагачьего пуха. Я спросил хозяина: — Какой чай мы пили — индийский, китайский, цейлонский?… Когда мы улеглись на перины, благодушествуя, Николай Михайлович сказал: — Я же был и там, и там, и там… — И вдруг начал читать стихи, не свои, Киплинга: — «Возле форта Мандалай, там, где рыб летучих стая, где заря, как гром [ручкой сверху: к нам]. приходит из Китая.».— Мы долго беседовали в тот вечер. В комнате начались сумерки, стекла маленьких окон с ситцевыми занавесками постепенно синели,
где-то лаяли собаки… Тишина, благодать, забвенье. Но уже работала экспедиция, изыскивая железнодорожную трассу через Урал. Один из вариантов проходил мимо деревни Елец. — Я продумал возможность наличия нефти в Большеземельской тундре, — сказал Федоровский: — Повторите, Костя, Ваши прогнозы, соображения. — И сразу же зазвенел, ломая хрупкую тишину, серебряный колокол исканий, предвещая грядущее… — Это не мои соображения, это факты, — сказал я. — Вот первый: разведочная скважина на оси Воркутской мульды дает светильный газ и соленую воду. Бурмастер Инго устроил там баню для буровиков. Когда я там мылся, взял газ и воду на анализ. Анализ производила Воркутинская мерзлотная станция Академии наук. На удивление всех, особенно геологов, в газе оказались тяжелые углеводороды, пропан, бутан. Это же признаки нефтеносности?! — Конечно, — сказал Федоровский, — продолжайте, пожалуйста. Какие породы вскрыла скважина? — Я ответил, что нефть в толщу пород надугленосной свиты могла поступать и из более древних допермских отложений.— Конечно, на
Сыр-Яге выходит уже девон, да и кембрий недалеко.— Федоровский почувствовал себя вновь профессором Горной Академии.
— Однако гораздо интереснее, если этот газ поступает из мезозойских отложений. Эти толщи имеют огромный регион развития по ту сторону Урала, на всей западносибирской низменности, при больших мощностях. Я не специалист по нефти, но Ваше открытие дало мне новое направление в исследовании недр страны. Я займусь этим… [ручкой сбоку: когда вернусь в Москву]
— Сейчас Вы получите факт второй — сказал я и привел хозяина, который подтвердил Федоровскому, что в верховьях Кары есть большое озеро —
Выя-Ты . По ненецки это означает Масляное озеро. И впадающий ручей тоже Масляный —Выя-Вис . Когда я туда ездил, видел на воде у берегов радужные масляные пленки. — Пожелав нам хороших снов, хозяин ушел. Но мы [ручкой сверху: не] замолчали, охваченные страстью открытий.— А этот человек не врет, — сказал я. — По его указанию я нашел руду на реке Харбей. Правда, это оказался не свинец, про который он повещал, а молибденит…
— Молибденит и галенит во многом похожи. Вот туда надо теперь нам поехать! — воскликнул Николай Михайлович. Мы оба долго не спали, беседуя не только о геологии, будто предчувствовали, что больше никогда не встретимся. Неслышно вошла хозяйка и выкрутила фитиль лампы. Керосин здесь слишком дорого стоил.
…Ни на Масляное озеро, ни на марганец никто из нас не поехал. Федоровский написал отчет о нашей поездке, потом его перевели в Норильск. А я начал работать в экспедиции Главсевморпуть.
…Так я и остался лишь учеником Николая Михайловича Федоровского, да и то приватным. Но мы долгие годы были однополчанами, у нас было одно рабочее место. И я тогда считал себя сотрудником ВИМС, «детища Федоровского». [ручкой ниже: получившим из его рук диплом геолога].
И еще из других писем
К. В. Флуга : «Он (Федоровский — С.М.) постоянно рвался, задолго до амакинцев, в Восточную Сибирь на поиски алмазов, в которых был уверен ещё со времён геологической конференции в Южной Африке в30-х годах……Часто он вспоминал свою любимую ученицу Татьяну Николаевну Шадлун. Он был бы рад её успехам в геологии. Он был красивый, добрый и очень умный человек…»
Доктор геол.-мин. наук
С. В. Малинко [ручкой ниже: октябрь 1986 года]
Архив Общества «Мемориал». Ф. 1. Оп. 3. Д. 5376