Москва Александра Солженицына
Вводная статья
Аэропорт Шереметьево
Белорусский вокзал
Большой зал консерватории
Бутырская тюрьма
Гостиница «Москва»
Государственный Кремлевский Дворец (ранее — Дворец съездов)
Дача Александра Твардовского
Дача Корнея Чуковского
Дача Мстислава Ростроповича
Дом о. Александра Меня
Дом приемов ЦК КПСС на Ленинских горах
Дом Солженицына в Рождестве-на-Истье
Дом Союза писателей СССР
Екатерининский зал Сенатского дворца
Институт атомной энергии им. Курчатова
Институт русского языка АН СССР
Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ)
Казанский вокзал / Вагон-приемник Казанского вокзала
Квартира Александра Твардовского
Квартира Андрея Сахарова и Елены Боннэр
Квартира Андрея Тюрина
Квартира Анны Берзер
Квартира Бориса Петрушевского
Квартира Вадима Борисова
Квартира Валерия Сендерова
Квартира Вениамина и Сусанны Теушей
Квартира Галины Тюриной
Квартира Дмитрия Панина
Квартира Евгения Фейнберга
Квартира Елены Булгаковой
Квартира Ильи Эренбурга
Квартира Кронида Любарского
Квартира Льва Копелева и Раисы Орловой
Квартира Марии Петровых
Квартира Марины Баранович
Квартира Михаила и Анастасии Поливановых
Квартира Наталии Аничковой и Надежды Левитской
Квартира Натальи Кинд-Рожанской / Кибернетический семинар Александра Лернера
Квартира Натальи Решетовской
Квартира Натальи Столяровой
Квартира Николая Кобозева
Квартира Ольги и Андрея Крыжановских
Квартира Сергея Демушкина
Квартира Сергея Ивашева-Мусатова
Квартира Сергея Ковалева
Квартира Солженицыных
Квартира Чуковских
Квартира Юрия Штейна и Вероники Туркиной
Киевский вокзал
Краснопресненская пересыльная тюрьма
Лагеря на стройках 1945–1949 годов: Калужская застава, Маяковская, Садово-Триумфальная, 1-я Мещанская, Колхозная — Сухаревка, Стромынка, Колпачный, Пехотная, Панская, Полковая, Саввинская набережная
Ленинская библиотека, новое здание
Лефортовская тюрьма
Лубянка, 2
Марфинская шарашка
Московский институт востоковедения (1921–1924) / Институт востоковедения АН (1953–1977)
НИИ-862 (Оптическая шарашка)
Посольство Франции в Москве
Посольство Швеции в Москве
Редакция журнала «Новый мир»
Рижский вокзал
Страстной бульвар
Съемная дача Солженицыных в Фирсановке
Таганская тюрьма
Театр «Современник»
Центральный военный клинический госпиталь им. Мандрыка (ранее — Центральный военный краснознаменный госпиталь им. Мандрыка)
Центральный государственный военно-исторический архив СССР, здание Лефортовского дворца
Центральный дом литераторов (1960-е годы)
Чапаевский парк
Центральный дом литераторов (1960-е годы)

Объекты на карте:

Центральный дом литераторов

Центральный дом литераторов (1960-е годы)

Адрес: г. Москва, ул. Большая Никитская, д. 53 (ранее — ул. Герцена, д. 53)

Центральный дом литераторов

Центральный дом литераторов. Фото: 

Шаламов: редкий посетитель

ЦДЛ Шаламов посещал ради нечастых встреч с интересными ему людьми из литературной среды. Случались и незапланированные встречи — например, с Генрихом Беллем, который, как оказалось, читал немецкий сборник рассказов Шаламова (изданный в 1967 году без ведома автора и с ошибкой в его фамилии). Также Шаламов бывал на гражданских панихидах по литераторам: Анне Ахматовой, Степану Злобину, Илье Эренбургу. Эти визиты в ЦДЛ показывают, насколько Шаламов чужд писательской «элите» и царящим вокруг нее нравам. «Болельщичество», суетливая активность вокруг модных или обласканных властью литераторов были ему отвратительны.

Шаламов в 1960-е годы

Шаламов в 1960-е годы. Фото: 

Возможно, именно поэтому он не спешил становиться членом Союза писателей до 1972 года, когда все-таки вступил в эту организацию ради преодоления цензурных барьеров.

Панихиды в ЦДЛ

«Похороны. 500 человек от Никулина до В. Иванова втиснуты в морговский двор.
Поднимается крышка люка, и откуда-то снизу в века… Е. А.: Вы были на улице во время прощания с Ахматовой?
— Да.
— Говорят, что сам Евтушенко приезжал. Ах, как жаль, что я не застал. Задержался внутри около тела А. А.».

Прощание с И. Г. Эренбургом у ЦДЛ

Прощание с И. Г. Эренбургом у ЦДЛ. Фото: 

Алексей Симонов о Шаламове на панихиде по Эренбургу:

Произошло это в день похорон Эренбурга. И. Г. Эренбурга хоронили в ЦДЛ, к тому времени уже все конфликты с его мемуарами «Люди, годы, жизнь» были столь остры, что на Колонный зал не решились. Тогда было все ранжировано, принимались специальные решения, чуть ли не политбюро собиралось. В ЦДЛ похороны всегда устраивались одинаково: был один вход для всех, и другой — для литераторов, и на входе стояли те, кто этих литераторов пропускал. Я подъехал на троллейбусе «Б», вышел чуть ближе американского посольства, и пошел в сторону хвоста очереди, который уже загнулся с улицы Герцена на улицу Воровского. Я увидел Шаламова, который шел туда же. Мы пошли вместе. Идем вдоль очереди, и я ему говорю: там наверняка есть проход, нас пропустят. А в тот день даже сотрудники иностранного отдела были выделены на дежурство. Подходим к тому месту, где всегда на похоронах в России бывают давки, где идет распределение кому куда, а нам навстречу какой-то человек, который пытается нас остановить. Он дотрагивается до Шаламова — не толкает, только дотрагивается, — и было такое ощущение, что Варлам Тихонович словно изломился, избегая этого прикосновения. И вот этот согнутый Шаламов пошел обратно вдоль очереди…

Солженицын на вечеринках в ЦДЛ

В ноябре 1956 года Солженицын впервые оказался в ЦДЛ благодаря Льву Копелеву, который взял с собой никому не известного учителя из Владимирской области на писательскую вечеринку. 20 ноября 1965 года Копелев во второй раз позвал его в ЦДЛ, теперь на юбилей писателя Сергея Смирнова, автора «Брестской крепости», и в этот раз Солженицын был уже всем известный автор повести «Один день Ивана Денисовича», у которого пару месяцев назад КГБ конфисковал ненапечатанный роман и другие рукописи. На юбилей Смирнова Солженицын пошел, желая показать, что он, несмотря на недавний арест архива, в полном порядке:

И вообще первый раз я сидел на юбилее и слушал, как тут друг друга хвалят. О том, что Смирнов председательствовал на исключении Пастернака, – я не знал, я бы не пошел. С Брестской крепостью он как будто потрудился во благо. Только я прикидывал: а как бы он ту работку сделал, если б нельзя было ему пойти на развалины крепости, нельзя было бы подойти к микрофону всесоюзного радио, ни — газетной, журнальной строчки единой написать, ни разу выступить публично, ни даже — в письмах об этом писать открыто, а когда встречал бы бывшего брестовца то чтоб разговаривать им только тайно, от подслушивателей подальше и от слежки укрывшись; и за материалами ездить без командировок; и собранные материалы и саму рукопись дома не держать; вот  т о г д а  б ы  к а к ? написал он о Брестской крепости, и сколь полно?.. Это — непридуманные были условия. Именно в таких условиях я и собрал 227 показаний по «Архипелагу ГУЛагу». <…> И с десяток московских писателей и потом сотрудники ЦДЛ подходили ко мне знакомиться так, как если б я был не угрожаемый автор арестованного романа, а обласканный и всесильный лауреат.

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 129

После торжества Смирнова Солженицына нашел Александр Твардовский, главный редактор «Нового мира». Твардовский пытался спасти положение Солженицына после ареста архива, не раз обращаясь к партийному деятелю Петру Демичеву с просьбой вернуть изъятую рукопись романа «В круге первом», но советская номенклатура лишь оттягивала решение по Солженицыну. За несколько дней до встречи в ЦДЛ Солженицын и Твардовский обсуждали возможность публикации в журнале не изъятых вещей, но Твардовский был вынужден отказать в этом, пока не прояснится официальная позиция властей. Во время же встречи в ЦДЛ Солженицын согласился просить приема у Демичева.

Был на юбилее и Твардовский. Щурясь от вспышек фотомолний, он рано скрылся из нелюбимого президиума за сцену, может быть и в ресторан, в выходном же вестибюле опять выплыл. <…> Куда делась позавчерашняя кислость А. Т.! он высказал: «А ведь борода перестает быть хемингуэевской, уже тянет на Добролюбова!» Те двое [сотрудники редколлегии «Нового мира» А. Д. Дементьев и А. И. Кондратович], конечно, с готовностью подтвердили. За два дня изменилась им и борода! А вот почему: обещан был мне на завтра прием у Демичева. <...> Бедный А.Т.! он ничуть от меня не отшатнулся, он душевно продолжал быть  з а меня, только и я же должен был опомниться, не дерзить Руководству, но вернуть нам милость.

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 129-130

На следующий день встреча Солженицына с Демичевым так и не состоялась. Вместо Демичева на встречу пришел помощник и референт по вопросам культуры Иван Фролов. Но Фролов избегал конкретных ответов на вопросы Солженицына и предпочел говорить на общелитературные темы.

До конца года Солженицына не печатали ни в одном журнале, но и не трогали:

Кончался второй месяц со времени ареста романа и архива а меня не брали вослед. Не только полный, но избыточный набор у них был для моего уголовного обвинения, десятикратно больший, чем против Синявского и Даниэля, а все-таки меня не брали? (Все же неловко было им арестовывать меня на третьем году после того, как трубно прославили?)

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 131

 
Негласная цензура против Солженицына

С января 1966 года КГБ распространял в среде партийных чиновников и видных советских писателей (Чаковский, Симонов, Кожевников, Воронков и т. д.) копии изъятых рукописей Солженицына. Органы КГБ надеялись устроить обсуждение изъятых рукописей с участием Солженицына и членов Союза писателей, «после чего совместно с Отделом культуры ЦК КПСС определить целесообразность публикации в печати результатов этого обсуждения», а после обсуждения «провести беседу с Солженицыным в Прокуратуре СССР с участием работника Комитета госбезопасности» (Кремлевский самосуд. Документ №4. С. 28). Делалось это все с одной целью «предотвратить возможность передачи этих произведений за границу для опубликования, что может нанести ущерб международному престижу Советского Союза» (Кремлевский самосуд. Документ №4. С. 29).

Слух о распространении копий дошел до Солженицына весной 1966 года.

Когда в марте 1966 я вернулся к открытой жизни и до меня дошел первый рассказ, что кто-то из ЦК не в закрытой комнате и не под расписку, а запросто в автомобиле передавал почитать мой роман Межелайтису [Эдуардас Межелайтис литовский поэт], я просто не поверил: ведь это игра с огнем, неужели настолько лишил их Бог разума?

Солженицын воспринял это как знак того, что его хотят подавить негласной цензурой:

Однако весною 66-го, месяц за месяцем, из одних уст и из других, рассказы накладывались: издали и роман [«В круге первом»] и «Пир победителей»! и дают читать! Кто же дает? Очевидно ЦК, туда это все перешли из ЧК. Кому дает? Крупным партийным боссам (но те не очень-то читчики, ленивы, нелюбознательны), и крупным чинам творческих союзов. <…> Дают читать главным редакторам издательств чтобы сам срабатывал санитарный кордон против моего имени и каждой моей новой строчки. Нет, не тупая голова это придумала: в стране безгласности использовать для удушения личности не прямо тайную полицию, а контролируемую малую гласность так сказать, номенклатурную гласность. Обещались те же результаты, и без скандала ареста: удушить, но постепенно.

Обе цитаты см.: Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 141

Но вместе с этим Солженицын понял, что его, в отличие от Синявского и Даниэля, не собираются задерживать или арестовывать:

Я только не увидел в этой затее опасности, она мне даже понравилась. Настроят против меня номенклатуру? Так они и так меня все ненавидят. Зато, значит, брать меня сейчас не собираются. <…> Ибо что б я теперь ни думал, это никак не может быть хуже и резче, чем то сердитое, что я написал в лагерной пьесе. И если не сажают за нее, значит не посадят и ни за какое нынешнее убеждение.

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 141-142

Солженицын взялся в ускоренном темпе дописывать «Раковый корпус», над которым он начал работать еще в 1963 году. Солженицын дал первую часть повести в «Новый мир»  из формальной повинности перед журналом, но попутно, не предупреждая Твардовского, пустил повесть по самиздату, желая этим отразить «удар» КГБ:

Вот уж год кончался после провала моего архива, и даже в моей неусвойчивой голове прояснилось положение их и мое: что нечего, нечего, нечего мне терять! Что открыто, не таясь, не отрекаясь, давать направо и налево «Корпус» для меня ничуть не опаснее, чем та лагерная пьеса, уже год томящаяся на Большой Лубянке.  Вы раздаете?  Да, я раздаю!! Я написал  я и раздаю! Провалитесь все ваши издательства!  мою книгу хватают из рук, читают и печатают ночами, она станет литературным фактом прежде, чем вы рот свой раззявите! Пусть ваши ленинские лауреаты попробуют распространить так свои рукописи!

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 148

Авторская рукопись повести «Раковый корпус». 1963-1967 гг. Фото: «Александр Солженицын: Из-под глыб». Рукописи, документы, фотографии. М.: Русский путь, 2013

Авторская рукопись повести «Раковый корпус». 1963-1967 гг. Фото: «Александр Солженицын: Из-под глыб». Рукописи, документы, фотографии. М.: Русский путь, 2013

В августе 1966 Твардовский, узнав о распространении рукописи в самиздате, тотчас вызвал Солженицына в редакцию «Нового мира», но Солженицын не приехал и ответил ему письмом, в котором отказался от обязательств перед журналом:

Если вы взволнованы, что повесть эта стала известна не только редакции «Нового мира», то… я должен был бы выразить удивление… Это право всякого автора, и было бы странно, если бы вы намерились лишить меня его. К тому же, я не могу допустить, чтобы «Раковый корпус» повторил печальный путь романа [«В круге первом»]: сперва неопределенно-долгое ожидание, просьбы к автору от редакции никому не давать его читать, затем роман потерян и для меня и для читателей, но распространяется по какому-то закрытому списку…

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 148-149

Обсуждение «Ракового корпуса» в ЦДЛ

Далее Солженицын действовал самостоятельно. В конце июля он отправил на имя Брежнева письмо в ЦК (осталось без отклика), в конце октября через своих друзей организовал пару публичных выступлений, во время которого прочитал отрывки из изъятых произведений (затем КГБ их прекратил), а в ноябре обратился в секцию прозы Московского отделения Союза писателей РСФСР с просьбой устроить обсуждение рукописи «Ракового корпуса» в Центральном доме литераторов. К удивлению Солженицына, руководители секции Георгий Березко и Александр Борщаговский одобрили обсуждение рукописи, несмотря на то, что Солженицын не состоял на учете в Московской организации писателей, поскольку проживал в Рязани.

А к удивлению организаторов, обнаружилось слишком много желающих попасть на обсуждение (более 100 человек вместо планируемых 15-20), из-за чего СП резко сменил дату и назначил обсуждение на дневной час.

Из воспоминаний Солженицына о том, как прошло обсуждение:

Было это 16 ноября. За три месяца прочли и многие враги, кто не только в журнальных статьях разносил мою убогую философию и убогий художественный метод, но даже (В. Панков) целые главы учебников посвящали этому разносу. Однако чудо: из той всей шайки, кроме З. Кедриной («общественной обвинительницы» Синявского и Даниэля) и лагерного ортодокса Асанова, никто не посмел явиться. Это был двойной знак: силы уже возросшего общественного мнения (когда аргументов нет, так и не поспоришь, а доносов перестали бояться) и силы еще уверенной в себе бюрократии (зачем им идти сюда гавкаться и позориться, когда они и так втихомолку эту повесть затрут и не пустят?).
И превратилось обсуждение не в бой, как ждалось, а в триумф и провозвещение некой новой литературы — еще никем не определенной, никем не проанализированной, но жадно ожидаемой всеми. Она, как заявил Каверин в отличной смелой речи (да уж много лет им можно было смело, чего они ждали!), придет на смену прежней рептильной литературе. Кедриной и говорить не дали: демонстративно повалом, вслед за Виктором Некрасовым, стали выходить вон.

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 150-151

Отрывки из стенограммы выступления участников обсуждения:

А. БОРЩАГОВСКИЙ: «Я жадно, насквозь, ничего не пропуская, снова прочитал «Раковый корпус». Говорю это, конечно, не к собственной доблести. Думаю, что взяв в руки книгу, когда она выйдет,  а я уверен, что она выйдет,  я снова всю ее прочитаю. <…> Экземпляр рукописи, который был у меня, прочитало немало писателей. Он испещрен чьими-то пометками чисто цензорского характера».

И. ВИННИЧЕНКО: «Я просто прочитал рукопись. Я не критик, не романист. Но прочитал я взахлеб и меня настолько это взволновало, что я считаю своим долгом высказаться. <…> Здесь много говорили о силе таланта Солженицына. Не думаю, что его надо называть великим,  это не на пользу. Но несомненно он выдающийся писатель. Я слышал выражение «врать правду». Он писатель, который органически не может врать правду».

А. МЕДНИКОВ: «Солженицын  тот, которого читают все писатели. Критики со временем разберутся почему он занял такое место в литературе, в общественной жизни. Он писатель трагической темы. Если бы его судьба и сложилась иначе, он все равно был бы трагическим писателем. Если бы не родился Солженицын,  сказанное им все равно обязательно было бы сказано кем-то другим».

З. КЕДРИНА: «Мы должны работать доброжелательно, чтобы данный автор развивался наиболее естественно». (Во время выступления Кедриной начинают уходить из зала, председатель призывает дослушать). <…> «Это естественно, ведь когда автор проходит спор с редакцией, он и выявляет себя с большей полнотой» (громкий смех, люди продолжают уходить, председатель обращается к залу,  «уважайте президиум!», указывает на Солженицына. Кедрина продолжает говорить).  

В. КАВЕРИН: «Солженицын очень большой писатель. От него зависит, станет ли он великим писателем. Но тайна, секретность вокруг него, это сдерживание и то, что мы сегодня собрались в этом зале, а не в большом зале, который был бы полон, это поможет ему сделаться великим писателем. (Оживление в зале.)»

———

Бюро с активом принимает решение: содействовать тому, чтобы повесть «Раковый корпус» была бы опубликована. Стенограмму обсуждения решено послать в «Звезду» и «Простор».

Дело Солженицына. Гл. Обсуждение рукописи А. Солженицына «Раковый корпус» на заседании бюро секции прозы с активом 17 ноября 1966 года

Последним выступил Солженицын: поблагодарил всех участников за доброжелательную критику и подвел итоги. После обсуждения он искал в зале Вениамина Каверина, хотел его поблагодарить, но Каверин сразу покинул помещение ЦДЛ из-за плохого самочувствия. Вскоре Каверин получил благодарственное письмо от Солженицына.

ЦК КПСС откликнулось на состоявшееся обсуждение запиской от 22 ноября 1966 г. в Московское отделение союза писателей РСФСР. В этой записке ЦК отметило «безответственное отношение к организации» обсуждения, отсутствие секретарей Московского отделения (например, Сергея Михалкова), отсутствие «критических выступлений», вообще саму по себе «ошибочность организации обсуждения романа А. Солженицына», а также «недопустимость использования Московского отделения СП РСФСР для популяризации идейно-незрелых произведений Солженицына» (Документы из архива ЦК КПСС по делу А.И. Солженицына. // Континент. 1993. №75, с. 167-169).

В итоге Солженицын так и не добился от журналов и издательств публикации «Ракового корпуса». Впервые повесть была напечатана в 1968 году за границей: сначала отдельными главами в середине апреля, а затем осенью того же года вместе с романом «В круге первом» и уже большими тиражами.

Обложка первого издания «Ракового корпуса». 1968 г. Фото: oralhistory.ru

Обложка первого издания «Ракового корпуса». 1968 г. Фото:

Первое интервью Солженицына заграничному корреспонденту

В те же дни ноября 1966-го Солженицын получил письменную просьбу об интервью от японского корреспондента Сёдзё Комото. Комото попросил Солженицына письменно ответить на пять вопросов (в том числе про «Раковый корпус»), если он не захочет встретиться лично, и указал свой московский адрес и телефон. Солженицын подготовил письменный ответ, в котором не пошел «на полный взрыв», а указал в пока еще мягкой форме, что «не может найти издателя для некоторых своих вещей» (Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 595-596). Ему казалось, что такая формулировка не должна оставить сомнений насчет его положения. Солженицын решил лично встретиться с Комото, чтобы передать ему письменный ответ и заодно дать устное интервью. Осталось только определиться с местом встречи:

...я избрал самый наглый вариант: в Центральном Доме Литератора! В день обсуждения там «Ракового корпуса», достаточно оглядя помещения, я из автомата позвонил японцу и предложил ему интервью завтра в полдень в ЦДЛ. Такое приглашение очень официально звучало, вероятно он думал, что я все согласовал, где полагается. Он позвонил своей переводчице (проверенной, конечно, в ГБ), та — заказала в АПН фотографа для съемки интервью в ЦДЛ, это тоже очень официально звучало, не могло и у АПН возникнуть сомнения.

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 156

Уже на следующий день после обсуждения в ЦДЛ состоялась первое интервью Солженицына иностранному корреспонденту. Из его воспоминаний о том интервью:

Я пришел в ЦДЛ на полчаса раньше назначенного. Был будний день, из писателей  никого, вчерашнего оживления и строгостей  ни следа, рабочие носили стулья через распахнутые внешние двери. Вместо черного японца вошла беленькая русская девушка и направилась к столику администратора, мне послышалась моя фамилия, я ее перехватил и просил звать японцев (их оказалось двое и ждали они в автомобиле). Привратники были те же, которые вчера видели меня в вестибюле в центре внимания, и для них авторитетно прозвучало, когда я сказал: «Это  ко мне». (Потом я узнал, что для входа иностранцев в ЦДЛ требуется всякий раз специальное разрешение администрации.) Я пригласил их в покойное фойе с коврами и мягкой мебелью и выразил надежду, что скромность обстановки нашей деловой встречи. Тут, запыхавшись, прибежал и фотокорреспондент из АПН, притащил здешние ЦДЛ-овские огромные лампы-вспышки, и пошло наше двадцатиминутное интервью при свете молний. Администрация дома увидела незапланированное мероприятие, но его респектабельность, важность, а значит и разрешенность, не подлежали сомнению.
Комото неплохо говорил по-русски, так что переводчица была лишь для штата, она ничего не переводила. В конце встречи разъяснилось и это обстоятельство: Комото сказал, что три года сам провел в наших сибирских лагерях! Ну, так если он  зэк, он, может быть, и отлично понял чернуху в нашей встрече! И тем более должен он понять все недосказанное. Мы сердечно попрощались.

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 156-157

Встреча-интервью с С. Комото. 1966 г. Фото: peremeny.ru

Встреча-интервью с С. Комото. 1966 г. Фото:

Однако, к сожалению Солженицына, его интервью не заметили и на его личное положение внимания не обратили:

Только одного я не допускал: чтоб интервью было напечатано в срок и полностью, в пяти миллионах экземпляров, в четырех газетах, на четверть страницы, ну пусть в японских иероглифах, и было бы не замечено на Западе ни единым человеком! <…> Была ли это краткость земной славы, и Западу давно уже было начхать на какого-то русского, две недели пощекотавшего их дурно переведенным бестселлером о том, как жилось в сталинских концлагерях? И это, конечно.

Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. С. 157

Гражданская панихида в ЦДЛ по Твардовскому

21 декабря 1971 года в ЦДЛ справляли гражданскую панихиду по Александру Твардовскому.

Из воспоминаний современников Солженицына:

Я вспоминаю его [Солженицына] на похоронах Твардовского, но это было уже позднее, два года спустя, когда он вошел, а я и еще другие члены редколлегии — Миша Хитров, Володя Лакшин — мы были как бы дежурной командой в Большом зале Центрального дома литераторов. Вошел Солженицын в какой-то сибирской шубе, я пошел к нему навстречу, раздел его, потому что все-таки нельзя было в зале сидеть так. А он прошел и сел впереди с Марией Илларионовной, с вдовой Твардовского, а потом подошел к гробу, когда все подходили прощаться, и перекрестил Твардовского. Я это отчетливо помню. Я не помню, снимали ли этот момент, запечатлено ли где-то на кадрах, но это было, да.

Игорь Виноградов о встречах с Твардовским и Солженицыным

31/XII 71, пятница. Главное событие последних дней: смерть и похороны Твардовского и появление на похоронах Ал. Ис. <...> Он прошел в ЦДЛ, как проходит свет, — неизвестно как, сквозь стены. Нет, существует подробный рассказ, как его не пускали и как он все-таки прошел — гордо, спокойно, окруженный друзьями, великолепно одетый. Сел в первый ряд. Его без конца фотографировали, больше чем АТ [Александра Трифоновича]; узнав, что он — в зале, не явился кто-то из членов правительства; шпиков был полон зал; по аппарату один передал: «Докладывает Петров. Он пришел. Наших в зале 100». Вдова просила, чтобы не выступал Сурков — он выступил первым; просила, чтоб Дементьев, — он представил речь на бумажке, — не позволили. Лакшину тоже... Но все-таки Ал. Ис. вырвал похороны у них из рук. Когда остались только родные для прощания — вдова взяла под руку Ал. Ис. и подвела ко гробу; он перекрестил А. Т. Поехал на кладбище. Когда он садился в машину — вокруг стояла толпа. На кладбище у могилы впереди были уже только друзья, а те — поодаль; Ал. Ис. бросил первый ком.
Потом он повел Марию Илларионовну — и поклонился могиле Хрущева. И все это запечатлено на сотнях фотографий.

Чуковская Л. К. Счастливая духовная встреча

На похоронах Твардовского Твардовского. Мария Твардовская, Юрий Штейн, Александр Солженицын. Декабрь 1971 г. Фото: Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. М.: Согласие, 1996

На похоронах Твардовского Твардовского. Мария Твардовская, Юрий Штейн, Александр Солженицын. Декабрь 1971 г. Фото: Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. М.: Согласие, 1996

На похоронах Твардовского. Декабрь 1971 г. Фото: архив Общества «Мемориал»

На похоронах Твардовского. Декабрь 1971 г. Фото: архив Общества «Мемориал»

На похоронах Твардовского. Декабрь 1971 г. Фото: архив Общества «Мемориал»

На похоронах Твардовского. Декабрь 1971 г. Фото: архив Общества «Мемориал»

27 декабря Солженицын пустил в самиздат поминальное слово о Твардовском.

Сергей Соловьев, Арен Ванян
Документы из архива ЦК КПСС по делу А.И. Солженицына. // Континент. 1993. №75
Кремлевский самосуд. Секретные документы политбюро о писателе А. И. Солженицыне. Сост. Коротков А. В., Мельчин С. А., Степанов А. С. М.: Библиотека журнала «Источник», 1994
Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни. 2-е изд., испр. и доп. М.: Согласие, 1996
Твардовский А. Т. Новомирский дневник: в 2 т. М.: ПрозаиК, 2009