Адрес: г. Москва, ул. Мишина, д. 12

Фото: Эмиль Гатауллин, архив Общества «Мемориал»
Философ и математик Юлий Шрейдер познакомился с Шаламовым в середине 1966 года на кухне у Надежды Яковлевны Мандельштам, со следующего года завязалась переписка, продолжавшаяся почти до самого переезда Шаламова в дом престарелых и инвалидов Литфонда.
Именно Юлий Шрейдер организовал в 1976 году публикацию очень важной для Шаламова теоретической статьи о русской поэзии «Звуковой повтор — поиск смысла», в которой заключалась квитэссенция шаламовских размышлений о закономерностях русского стиха. Ряд идей в этой статье были набросаны Шаламовым гораздно раньше, но часть сформулирована в переписке и личном общении со Шрейдером.
Юлий Анатольевич был также одним из тех немногих представителей интеллигенции, кто не отвернулся от Шаламова после публикации его письма в «Литературную газету» в 1972 году. Когда здоровье писателя резко ухудшилось, Шрейдер продолжал навещать его и привел в конце 1977 года в комнату на Васильевской Людмилу Зайвую, которая затем около полутора лет ухаживала за Шаламовым.
Юлий Шрейдер принимал участие в подготовке ряда публикаций текстов Шаламова в период перестройки, способствовал появлению его заграничных публикаций, а также выступал со статьями о Шаламове в разных изданиях. Его работы стали одними из первых попыток анализа феномена «новой прозы» в контексте русской литературы ХХ века.

Юлий Шрейдер. Фото:
Юлий Шрейдер о Варламе Шаламове:
Предельно аскетичный образ жизни был вызван не только отсутствием материальных средств (в конце концов, есть роскошь бедняков), но и внутренней установкой на полную независимость от жизненных обстоятельств. Даже человеческие привязанности были, как мне кажется, для него непозволительной роскошью, дополнительной данью земной суете. Он не привязывался к людям, но допускал к себе тех, кто не нарушал его жизненного (или, что то же, творческого) ритма. Это был акт величайшего доверия с его стороны, хотя я не могу сказать, что он не нуждался в человеческом общении. Он просто боялся хоть
как-то поступиться своей независимостью, ощущением точности собственного восприятия действительности, которое не должно было подвергаться помехамчьих-то суждений или представлений. Ведь на этих представлениях всегда сказывается давлениекаких-то стереотипов, канонов, готовых схем.
<…> Слушатели были и ему нужны. Вероятно, мое преимущество как слушателя состояло в том, что я не пытался ни вкладывать рассказываемое в какие бы то ни было заранее принятые схемы, ни предлагать скороспелых интерпретаций. Интуитивно я чувствовал, что мне важен не столько сам экстремальный жизненный опыт Шаламова, сколько его способность ясно осознавать действительность и место в ней собственного опыта. Поэтому я интересовался не только фабулой его литературных и устных повествований, но пытался вдуматься в то, что он говорил, а потом и писал о своих литературных задачах. Литература же для него была, как я уже отметил, не описанием жизни, а способом наиболее полного в ней участия. Все, что мешало этому участию (человеческие привязанности,морально-религиозные представления, литературные каноны, сама надежда, наконец), беспощадно им отсекалось. Мне кажется, что он принимал мое общение именно потому, что я никогда не посягал судить о нем, его произведениях или его поступках с позиции тех или иных схем.Шрейдер Ю. А. Варлам Шаламов о литературе

Шаламов в начале 1970-х годов. Фото: