Концлагеря 1920-х
Вводная статья
1-я Московская центральная тюремная больница
2-я Московская (Лефортовская) тюремная больница
Андрониковский (Андроньевский) концлагерь
Арбатский арестный дом
Басманный арестный дом
Брестская больница. Детский дом им. Дзержинского / Изолятор для беспризорных детей им. Ф.Э. Дзержинского
Владыкинский лагерь
Городской арестный дом
Знаменский лагерь принудительных работ
Институт им. Сербского (Пречистенская психиатрическая больница для заключенных)
Кожуховский концлагерь
Лагерь Казанской железной дороги. Лагерь принудительных работ № 1
Лефортовский арестный дом
Лианозовский лагерь
Мясницкий дом заключения
Новопесковский (Ново-Песковский) концлагерь
Новоспасский лагерь
Ордынский концлагерь. Квартира Ардовых
Покровский лагерь, Принкуст
Пресненский арестный дом
Рождественский лагерь
Семеновский лагерь
Сущевский арестный дом
Хамовнический арестный дом
Ходынская больница
Якиманский арестный, трудовой и исправительный дом
Институт им. Сербского (Пречистенская психиатрическая больница для заключенных)

Объекты на карте:

Пречистенская тюремная больница / Институт им. Сербского

Институт им. Сербского (Пречистенская психиатрическая больница для заключенных)

Адрес: Москва, Кропоткинский пер., д. 23 стр. 1 (Штатный пер., д. 23)

Здесь начали заниматься психиатрией еще в 1899 году, но постепенно статус больницы менялся — в 1920-е годы она стала экспериментальным научным учреждением. В 1938 году здесь было создано специальное второе отделение, куда привозили осужденных по 58 статье в качестве испытуемых. В 1968 здесь проходили освидетельствование участники «демонстрации семерых», после которой Виктора Файнберга отправили на принудительное лечение.

НИИ судебной психиатрии им. В. П. Сербского. Фото: PastVu

НИИ судебной психиатрии им. В. П. Сербского. Фото: PastVu

В разные годы работы учреждение имело следующие названия:

1899–1918 — Центральный полицейский приемный покой для душевнобольных;

1918–1921 — Пречистенская городская психиатрическая лечебница;

1921–1922 — Пречистенская психиатрическая больница для заключенных;

1922–1935 — Институт судебно-психиатрической экспертизы им. В. П. Сербского;

1936–1990 — Государственный научно-исследовательский институт судебной психиатрии общесоюзного значения им. В. П. Сербского;

1990–2014 — Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского;

2014 — наст. вр. — Федеральный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии им. В. П. Сербского.

Центральный приемный покой для душевнобольных, 1899–1918

До начала XX века обычные городские психиатрические больницы Москвы (на 1896 год, когда принималось решение о проекте Центрального приемного покоя, их было всего две — Преображенская и Алексеевская, а также небольшая клиника Московского университета) были вынуждены размещать у себя арестантов и испытуемых больных, поэтому необходимость открытия специального учреждения для психиатрической экспертизы и содержания душевнобольных арестантов была одной из основных задач Московской городской управы и врачебного сообщества. Обязанность принимать «опасных» больных по распоряжениям административных и полицейских властей значительно осложняла поддержание нормального больничного режима психиатрических лечебниц. Еще в 1886 году при полицейских домах были созданы специальные приемные покои, куда доставляли найденных на улицах больных или арестантов, чтобы «избежать перевозки их в больницы тюремного замка». Однако зачастую в приемных покоях больным не оказывалась адекватная медицинская помощь, а в специализированные заведения их доставляли слишком поздно. Поэтому очень скоро стало очевидно, что нужен Центральный приемный покой с профессиональным персоналом. По согласованию полицейских властей с Московской городской управой и врачебными советами больниц проект был принят, а строительство начато в 1896 году.

Для приемного покоя был выделен участок земли во дворе Пречистенского полицейского дома. Создание проекта здания было поручено инженеру Б. М. Эппингеру, а сам проект обсуждался на заседании Общества невропатологов и психиатров Московского университета. В результате Центральный полицейский приемный покой для душевнобольных был открыт в августе 1899 года. Директором был назначен приват-доцент Московского университета А. Н. Бернштейн, его помощником — В. А. Гиляровский. Медицинский персонал состоял из заведующего, старшего ординатора и трех врачей. Штат больничной прислуги был определен в 24 человека. В 1902 году заведение имело 60 коек (35 для мужчин и 25 для женщин). В нем были организованы патологоанатомическая, биохимическая и психологическая лаборатории, регулярно читались лекции и проводились практические занятия для студентов Московского университета. Приемный покой содержался на средства города и благотворительных обществ. Так, значительные пособия выделялись от Дамского благотворительного общества.

Центральный приемный покой для душевнобольных. 1913. Вид со Штатного (Кропоткинского) переулка. В советское время над старым корпусом будет надстроен еще один этаж. Фото: Альбом зданий, принадлежащих Московскому городскому общественному управлению. М., 1913

Центральный приемный покой для душевнобольных. 1913. Вид со Штатного (Кропоткинского) переулка. В советское время над старым корпусом будет надстроен еще один этаж. Фото: Альбом зданий, принадлежащих Московскому городскому общественному управлению. М., 1913

Пречистенская больница, 1919–1921

Несколько лет, начиная с 1917 года, Центральный приемный покой выполнял функции обычной городской психиатрической больницы и с 1919–1920 годов фигурировал в документах как Пречистенская лечебница. В штате больницы не происходило заметных смещений, и место директора продолжал занимать Бернштейн. В этот период больница находилась в ведении Мосгорздравотдела и Народного комиссариата здравоохранения. Штат больницы увеличился до 87 человек. Средний медперсонал дежурил через два дня на третий по 27 часов по двое с правом сна в дежурной комнате, младший — по 24 часа. Ухудшились бытовые условия и выросла смертность: за первый квартал 1920 года из 179 человек 20 умерло от туберкулеза и истощения.

Список служащих Пречистенской городской психиатрической лечебницы на 1920 год (ГАРФ. Ф. А482. Оп. 3. Д. 262. Л. 2–3):

Директор

1

Ординаторы

6

Надзиратели

6

Смотритель

1

Экономка

1

Кастелянша

1

Делопроизводитель с помощником

2

Конторщики

2

Санитары

51

Швеи-разборщицы

3

Прислуга при врачах и конторе

3

Швейцары

2

Повар

1

Прислуга при кухне

4

Прачки

3

Полотер-санитар

1

Истопник

1

Курьер

1

Дворники

2

Ночные сторожа

5

Член рабочего коллектива

1

Водопроводчик

1

Возчик

1

Сведения о движении больных Пречистенской больницы, 1918–1921 (ГАРФ. Ф. А482. Оп. 3. Д. 34. Л. 3):

 

Мужчин

Женщин

Всего

01.06.1918

57

42

99

01.12.1918

44

43

87

01.06.1919

50

43

93

01.12.1919

49

46

95

01.05.1920

41

36

77

01.12.1920

44

41

85

01.03.1921

54

51

105

Сведения о служащих Пречистенской больницы на 1 октября 1921 года (ГАРФ. Ф. А482. Оп. 3. Д. 34. Л. 57):

Средний персонал

Младший персонал

Адм.- хозяйственный персонал

Местком

Врачи

Итого

13

61

4

1

8

87

А. Н. Бернштейн (1870–1922) — российский психиатр, директор Центрального приемного покоя для душевнобольных и Пречистенской городской психиатрической больницы (1899–1921). Фото: архив общества «Мемориал»

А. Н. Бернштейн (1870–1922) — российский психиатр, директор Центрального приемного покоя для душевнобольных и Пречистенской городской психиатрической больницы (1899–1921).
Фото: архив общества «Мемориал»

Организация психиатрического надзора в местах заключения Москвы, 1919–1921

Курированием вопросов медицинской помощи в местах заключения Москвы в конце 1910-х и начале 1920-х годов занимались сразу несколько ведомств: карательный отдел Народного комиссариата юстиции, который в 1919–1920 годах постепенно передал свои полномочия по медико-санитарному делу Наркомздраву; Наркомздрав, внутри которого сменялись различные отделы; а также Медицинская инспекция мест заключения при Мосгорздравотделе во главе с психиатрами Ц. М. Фейнберг и Е. К. Краснушкиным, организованная в Москве в 1918 году. Внутри этих ведомств в 1919–1921 годах происходят дискуссии, инициированные психиатрами, о внедрении квалифицированного психиатрического наблюдения и экспертизы в тюрьмах.

В январе 1919 года психиатрическое бюро медико-санитарного отдела мест лишения свободы Народного комиссариата здравоохранения подает во врачебно-санитарный отдел Моссовета записку «О положении душевнобольных в московских местах заключения» с предложением организовать в городских тюрьмах профессиональный психиатрический надзор и помощь. Как указывается в записке, обычный тюремный персонал не способен распознавать большинство психических расстройств, и очевидно, что требуется регулярное вмешательство квалифицированных экспертов: «Науке известны такие формы душевных болезней, которые даже для культурного тюремного деятеля, не врача, остаются неуловимыми, в то же время настоятельно требующими самого серьезного лечения. [Поэтому] более чем достаточно оснований признать за психиатрической организацией неотъемлемое право инициативного, самостоятельного и вполне независимого вмешательства в область тюремной психиатрии» (ГАРФ. Ф. А482. Оп. 12. Д. 5. Л. 18–19).

Бюро предлагает образовать две специальные комиссии для периодического психиатрического обследования всех тюрем. Члены комиссий должны были вести постоянное наблюдение в местах заключения. Соответственно, они имели бы непривычно широкие полномочия: право неограниченного входа в тюрьмы, право присутствия при допросах, доступ к следственным и судебным материалам, свободу общения с осужденными и подследственными, а также право перевода заключенных в психиатрические больницы для принудительных испытаний (ГАРФ. Ф. А482. Оп. 12. Д. 5. Л. 18–19). В июне 1919 года Мосздравотдел назначает врачей-психиатров во главе с Е. К. Краснушкиным в тюрьмы для профилактического наблюдения.

24 марта 1920 года в Наркомздраве состоялось совещание по вопросу об организации психиатрического надзора в местах заключения Москвы с участием Фейнберг и Краснушкина. В результате совещания были приняты постановления о психиатрическом надзоре, опубликованные в следующем месяце. В частности, была определена процедура психиатрической экспертизы, надзор за психически больными политическими заключенными было решено поручить политически надежным врачам-психиатрам. И, что важнее, было принято решение организовать психиатрические отделения при тюремных больницах (ГАРФ. Ф. А482. Оп. 12. Д. 5. Л. 22).

В апреле заведующий нервно-психиатрической секции лечебного отдела Наркомздрава дает ответ на запрос о целесообразности создания специальных отделений для психических больных, заключенных при обычных городских психиатрических больницах. В ответе было указано, что это нецелесообразно, в частности, потому, что введение охраны противоречит современным «требованиям науки и практики психиатрического дела».

Испытуемые, по отношению к которым власти предъявляют требование содержания их под стражей, не могут содержаться в общих психиатр. больницах, так как введение стражи в психиатр. больницы при современном состоянии психиатрической науки недопустимо. Поэтому испытание их в срочном порядке может производиться в соответствующих отделениях тюр. больниц или особо диагностических институтах с режимом, приближающимся к общим психиатр. больницам, а по окончании испытания в случае признания их душевнобольными они переводятся в существующие психиатр. учреждения, где и содержатся на общих основаниях с другими больными.

ГАРФ. Ф. А482. Оп. 3. Д. 198. Л. 15

Устанавливался следующий порядок: психиатры вели в местах заключения амбулаторный прием, осматривали заключенных, отбирали тех из них, у кого обнаруживали признаки психических болезней, и направляли в специальное психиатрическое отделение. Первое такое специальное психиатрическое отделение на 50 коек было открыто еще в 1919 году в Московской губернской тюремной больнице. В начале мая 1921 года по распоряжению заведующего Мосздравотделом в тюремное психиатрическое отделение была преобразована Пречистенская психиатрическая лечебница. На недолгий срок — до 1922 года — она называлась Пречистенской психиатрической лечебницей для заключенных.

Главным врачом был назначен Евгений Николаевич Довбня (1880–1947) — он занимал этот пост до 1930 года. Ординаторами — Н. Н. Лавреньев, А. М. Рапопорт, Н. П. Бруханский, Д. А. Аменицкий. Дежурными врачами — Н. Г. Холзакова, Н. С. Молоденков, В. А. Белоусов. К декабрю 1921 года число штатных коек увеличилось до 110. Учреждение было обязано принимать больных из всех московских мест заключения, из Московской губернии, а также из других губерний (в случае тяжелых форм заболеваний).

Институт судебно-психиатрической экспертизы им. В.П. Сербского, 1922–1935

Превращению обычной больницы в экспериментальное научное учреждение Пречистенская больница была в большей степени обязана инициативе самих медиков, чем правительства. Можно с осторожной уверенностью утверждать, что это была взаимовыгодная кооперация новой власти, которой в крайне тяжелых условиях послевоенного и послереволюционного времени было необходимо заручиться поддержкой квалифицированных специалистов в организации медицинской помощи на местах, и медиков, заинтересованных в получении выгодных позиций при различных правительственных органах (Наркомздрав, НКВД, Наркомат юстиции). Российские психиатры, которые имели достаточно ограниченные возможности при царской власти, получили несравненно большие полномочия. В этом смысле создание Института было связано с интеллектуальной и институциональной свободой, которой смогли воспользоваться в 1920-е годы многие представители науки и медицины.

В 1922 году Пречистенская психиатрическая лечебница для заключенных была переименована в Институт судебно-психиатрической экспертизы, и с этого момента она носит имя российского психиатра Владимира Петровича Сербского (1858–1917). Институт обязан был принимать всех арестованных, направленных судебно-следственными органами как Москвы и Московской губернии, так и губерний, не имеющих специальных больниц. В октябре 1923 года заведующим Мосздравотдела были определены следующие задачи института:

1. Прием душевнобольных из мест лишения свободы и составление заключений о состоянии их здоровья.

2. Разгрузка мест заключения от страдающих душевным расстройством заключенных.

3. Научная разработка вопросов психиатрии в связи с криминологией:

а) о связи между характером преступления и формой душевного заболевания;

б) об отношениях между психической конституцией и типом преступника;

в) о симуляции;

г) о душевных болезнях, возникающих в заключении и в связи с судебно-следственным производством;

д) о формах призрения и испытания душевнобольных преступников;

е) о зависимости между наркоманиями и склонностью к преступлениям;

ж) о наследственных факторах преступления;

з) о профилактической борьбе с преступлениями душевнобольных.

4. Подготовка врачей и юристов к практической и научной работе в области криминальной психопатологии.

5. Подготовка кадров персонала для работы по уходу за криминальными душевнобольными.

Лечебная часть деятельности института и вопросы, связанные с назначениями врачей, находились в ведении медицинской инспекции мест заключения при Московском отделе здравоохранения. Административная часть института подчинялась Главному управлению мест заключения НКВД.

На декабрь 1925 года административный штат института состоял из 25 служащих, в том числе 16 младших надзирателей, 3 старших надзирателей, старшины команды, конторщицы, делопроизводителя, помощника начальника, музыканта и курьера (Ф. 4042. Оп. 10. Д. 12. Л. 90 об.). Ставки для служащих административного персонала были следующие: начальник института на декабрь 1925 года получил оклад в 100 руб., старший помощник — 85 руб., старший делопроизводитель — 50 руб., конторщик — 32 руб., старшина команды — 55 руб., старший надзиратель — 52 руб., младший надзиратель — 40 руб. (Ф. 4042. Оп. 10. Д. 12. Л. 94). К концу 1920-х годов институт располагал 100 экспертными койками. На 1928 год в учреждении работали ординаторы А. Н. Бунеев, И. Н. Введенский, В. А. Внуков, Т. И. Елкевич-Алфимова, Н. Н. Лавреньев, А. Г. Харламова. При институте действовал музей «с произведениями душевнобольных преступников, орудиями для нападения и самоубийства» и прочими экспонатами.

В 1930-е годы институт подвергся реорганизации. С одной стороны, в этот период значительно расширились его полномочия, и вместо городского он получил всесоюзный статус. С другой — научная свобода сотрудников значительно ограничивалась, а само заведение стало закрытым, чего не было в 1920-е годы. В 1930 году ликвидируется Московская медицинская инспекция мест заключения. Ее руководитель и в прошлом одна из ее организаторов, Ц. М. Фейнберг, назначена на пост директора института и занимала его до 1950 года. В 1931 году вводится новое положение об институте с изменением структуры и штатных наименований должностей. Было организовано четыре отделения: 1) судебно-психиатрическое (во главе с А. Н. Бунеевым); 2) лечебное отделение для «переходящих» (пограничных) случаев и принудлечения (И. Н. Введенский); 3) социально-психологическое отделение (Э. Н. Разумовская); 4) отделение для несовершеннолетних правонарушителей (В. И. Аккерман). В 1938 году было создано специальное 2-е отделение для испытуемых, которые проходили по 58-й статье. В 1935 году институт был преобразован в Государственный научно-исследовательский институт судебной психиатрии общесоюзного значения, а в 1938 году был передан в подчинение Наркомздраву и включен в сеть институтов лечпрофуправления.

Институт судебно-психиатрической экспертизы им. В. П. Сербского, 1920-е гг. Внутренний двор. На левой стороне фотографии — старый корпус института с достроенным третьим этажом. Фото: retromap.ru

Институт судебно-психиатрической экспертизы им. В. П. Сербского, 1920-е гг. Внутренний двор. На левой стороне фотографии — старый корпус института с достроенным третьим этажом. Фото: retromap.ru

Психиатрическая экспертиза Натальи Горбаневской и Виктора Файнберга, 1968

В начале сентября 1968 года Наталья Горбаневская проходила в Институте судебной психиатрии им. В. П. Сербского психиатрическую экспертизу по делу о демонстрации на Красной площади 25 августа того же года. Экспертизу проходили и другие участники демонстрации против ввода советских войск в Чехословакию, однако для остальных она была амбулаторной — врачи просто посещали подсудимых в их камерах в Лефортовском СИЗО. Горбаневскую вызвали в Институт, где она предстала перед комиссией. Вот как она описывает эту процедуру в «Полдне»:

Врач-ординатор, молодая приятная женщина, недавно вернувшаяся на работу после того, как год просидела дома со своим маленьким сыном, разговаривала со мной очень долго. Мне кажется, ей было даже интересно — не медицински интересно, а просто так, и я ей даже понравилась, но вот то, что я предполагала, что меня могут арестовать, и все-таки пошла на демонстрацию, вселяло в нее ужас. Мы разговаривали так долго, что Акимова, несколько раз проходя через этот кабинет, нетерпеливо спрашивала, скоро ли мы кончим.
Перед ординатором лежала моя история болезни из районного диспансера. Я не была там с осени, с того момента, когда врачи кричали на меня, требуя, чтобы я не смела рожать. Имел ли диспансер прямое отношение к тому, как меня в феврале принудительно положили в больницу им. Кащенко, я точно не знала. Дело ведь обстояло так: 12 февраля врач женской консультации внезапно потребовала, чтобы я легла в больницу — с диагнозом «анемия, угрожающий выкидыш», а 15 февраля меня насильно перевезли из родильного дома, где я лежала, в психиатрическую больницу. И вот теперь, разговаривая с врачом Института Сербского, я увидела последнюю запись в диспансерной истории болезни: «беседа с представителем К.Г.Б." и дата: 12.2.68 г. Так я получила наглядное доказательство, что вся эта история с больницей была прямым делом рук КГБ.
Потом я долго ждала, пока со мной будет разговаривать комиссия. Вероятно, в это время там читали результат беседы ординатора и заслушивали ее выводы.
Комиссия состояла из трех человек: ординатор — она, видимо, уже доложила свою точку зрения и теперь не задала ни одного вопроса; белокурая пожилая дама, которая задала мне только один вопрос: «Почему вы взяли ребенка на площадь? Вам не с кем было его оставить или вы просто хотели, чтоб он участвовал в демонстрации?» — «Не с кем было оставить, — сказала я честно. — Да еще мне в два часа надо было его кормить». — «Ну, до двух часов было много времени, вы могли оставить его где-нибудь у знакомых». Я пожала плечами. Оставить трехмесячного ребенка у знакомых? Да и не думала же я, что к двум часам смогу прийти к знакомым. Третьим был — и руководил экспертизой — небезызвестный профессор Лунц. Я прекрасно знала, кто такой Лунц, и прекрасно знала, что ни от каких моих ответов не будет зависеть результат экспертизы, но вела себя лояльно, отвечала на все вопросы — и о давней своей болезни, и о Чехословакии, и о том, нравится ли мне Вагнер. Вагнер мне не нравится. Какое значение этот вопрос может иметь для экспертизы? Кого можно считать вменяемым — кому нравится Вагнер или кому не нравится? Нет, это я сейчас задаю вопросы. Лунцу я просто сказала: нет, не нравится. — А кто нравится? — Моцарт, Шуберт, Прокофьев.
Через неделю, 12 сентября, в день окончания следствия, я узнала результат экспертизы и свою странную судьбу. Заключение экспертизы, подписанное профессором Лунцем, гласит, что у меня «не исключена возможность вяло протекающей шизофрении», — замечательный диагноз! Хотела бы я знать, многим ли лицам, особенно интеллигентам, можно твердо написать «исключена возможность и т. д.» И после этого проблематичного диагноза той же бестрепетной рукой написано, что я «должна быть признана невменяемой и помещена на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа».
Я не знаю, оказалась ли прокуратура города Москвы гуманнее профессора Лунца или просто высшие сферы скомандовали избежать чрезвычайного скандала (впрочем, посадить мать двух маленьких детей в тюремную больницу — скандал большой, но не больший же, чем ввести войска в Чехословакию), но только прокуратура вынесла постановление о прекращении дела ввиду того, что я невменяема, и ввиду того, что у меня двое детей. Меня передали на попечительство матери.
«Не исключена возможность», что вынесенное Лунцем заключение еще аукнется в моей жизни. Кстати, сразу после суда над демонстрантами меня вызвали в диспансер. Главный врач диспансера Шостак, не спросив даже, как я себя чувствую, задала мне один-единственный, весьма медицинский вопрос: считаю ли я правильным свое поведение.
— Да, — сказала я.
— И ваш поступок в августе? — слово «демонстрация» она произнести не решалась.
— Да, — сказала я.
— Ну, вам нельзя оставаться дома.

Я пожала плечами. На этом мы расстались. Пока что я дома.

Горбаневская Н. Полдень. М., 2007

Виктор Файнберг, другой участник демонстрации, также был признан невменяемым. Экспертизу проводила комиссия Института им. Сербского в составе Г. В. Морозова, Д. Р. Лунца и Л. Л. Ландау. Суд над ним состоялся 2 декабря, в отсутствии самого Файнберга, признал его невменяемым и назначил принудительное лечение в психиатрической больнице специального типа. В начале 1969 года Файнберг был помещен в Ленинградскую специальную психиатрическую больницу, где находился следующие четыре года, до 1973-го. В 1974 году он эмигрировал во Францию, где стал инициатором движения против использования психиатрии в политических целях.

Использование советской психиатрии против политических заключенных было уже хорошо известно к концу 1960-х годов. Специальные психиатрические больницы предназначались для преступников, совершивших тяжелые и особо опасные преступления.

Виктор Файнберг. Фото: www.antho.net

Виктор Файнберг. Фото: 

Источники, литература, ссылки:
Юдин Т. И. Очерки истории отечественной психиатрии. М.: Медгиз, 1951
Александровский Ю. А. История отечественной психиатрии. Т. 2. Лечение и реабилитация. М.: ГЭОТАР-Медиа, 2013
Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского. Очерки истории. М.: РИО ФГУ «ГНЦ ССП им. В.П. Сербского», 2006
Государственный архив Российской Федерации. Ф. А482. Министерство здравоохранения РСФСР
Прокопенко А. Безумная психиатрия. М., 1997.